На одном дыхании!. Татьяна Устинова

распорядится…

      Двустворчатые двери с льняными занавесками на латунных растяжках – ничего общего с дверьми в разлоговском доме! – распахнулись, и на пороге показалась Марина. Щеки пылали лихорадочным румянцем, аристократическая рука придерживала у горла белую пуховую шаль. В другой руке она почему-то держала журнал.

      – Простите, Глафира, – Марина кинула журнал на стол, подошла, бесшумно и стремительно, и коснулась ее плеча. – Вы… присели бы. Марк сказал, что вам… нехорошо.

      – Они чаю просили, – буркнула старуха. – Подавать?

      – Может, обедать?

      – Нет-нет, – перепугалась Глафира.

      Обед был бы очень кстати, ей многое нужно выяснить у бывшей разлоговской жены, но после удара по голове многочасового сидения за столом в обществе великой русской актрисы она бы не вынесла. В обморок хлопнуться еще не хватает.

      – Марина, можно я скажу вам два слова… наедине? – серьезно попросила Глафира. – И поеду! Мне правда нехорошо.

      Старуха моментально канула за дверь, и они остались вдвоем среди фарфора, штучек и итальянских пейзажей, писанных русским живописцем.

      Марина постояла, а потом прошла мимо Глафиры и устроилась в полосатом широком кресле на гнутых ножках.

      И кресло, и шаль, и серая река за окнами, и живопись, и желтый размытый свет – все удивительно шло к ней. И куталась в шаль она удивительно уютно, и серые глаза смотрели правдиво и ласково.

      Чертов Разлогов!.. Его нет, и теперь Глафира должна сделать то, что должна!

      Впрочем, это не она должна. Это Разлогов ее заставляет!

      – Вы не волнуйтесь так, – сказала Марина тихо. – Ну что вы?..

      Глафира думала, что все знает про женщину в кресле. Глафира думала, что у нее получится, она даже специально готовилась!

      Но у нее ничего не получалось, а Марина улыбалась ей печальной, усталой и нежной улыбкой.

      Чертов Разлогов!..

      – Марин, вы не подумайте… Вы извините меня… Я…

      Шея и уши у Глафиры запылали, в затылке застучало.

      – Да что же вы так волнуетесь! – негромко воскликнула Марина, рассматривая ее. – Я тоже сейчас начну волноваться!

      Это, кажется, из какого-то французского драматурга. Там самоуверенная глупая кошечка делилась своими бедами со стремительной, умной и грозной хищницей. Только кошечка была уверена, что хищница годится ей в подруги!..

      – Ну-ну, – подбодрила Марина, – может, правда чаю подать? Горячего, с вишневым вареньем!

      – Нет-нет, спасибо, – забормотала кошечка. Подошла и неловко пристроилась в соседнее кресло, на самый краешек. И руки сложила на коленях.

      …Интересно, что было у Разлогова в голове, когда он женился на… этой?

      – Марина, вы встречались с Володей в тот день, когда он… умер?

      Этого великая русская актриса никак не ожидала, и не готова была, и собраться с мыслями не успела, а потому спросила оторопело:

      – С чего вы взяли-то?!

      Глафира смотрела на нее почти в упор.

      – Я просто спрашиваю, – сказала она наконец. Голос был