Моя система воспитания. Педагогическая поэма. Антон Макаренко

в дальнем углу больницы. Антон привел наших больных.

      У всех, конечно, тиф. Дежурный фельдшер несколько удивленно рассматривает наши ватные одеяла, но сестра убедительным голосом говорит ему:

      – Это из колонии имени Горького, отправьте их в мою палату.

      – А разве у вас есть места?

      – Это мы устроим. Двое сегодня выписываются, а третью кровать найдем, где поставить.

      Белухин весело с нами прощается:

      – Привозите еще, теплее будет.

      Его желание мы исполнили через день: привезли Голоса и Шнайдера, а через неделю еще троих.

      На этом, к счастью, и кончилось.

      Несколько раз Антон заезжал в больницу и узнавал у сестры, в каком положении наши дела. Тифу не удалось ничего поделать с колонистами.

      Мы уже собирались кое за кем ехать в город, как вдруг в звенящий весенний полдень из лесу вышла тень, завернутая в ватное одеяло. Тень прямо вошла в кузницу и запищала:

      – Ну, хлебные токари, как вы тут живете? А ты все читаешь? Смотри, вон у тебя мозговая нитка из уха лезет…

      Ребята пришли в восторг: Белухин, хоть и худой и почерневший, был по-прежнему весел и ничего не боялся в жизни.

      Екатерина Григорьевна накинулась на него: зачем пришел пешком, почему не подождал, пока приедут?

      – Видите ли, Екатерина Григорьевна, я бы и подождал, но очень уж по шамовке соскучился. Как подумаю: там же наши житный хлеб едят, и кондёр едят, и кашу едят по полной миске, – так, понимаете, такая тоска у меня по всей психологии распространяется… не могу я наблюдать, как они этот габерсуп… ха-ха-ха-ха!..

      – Что за габерсуп?

      – Да это, знаете, Гоголь такой суп изобразил, так мне страшно понравилось[97]. И в больнице этот габерсуп полюбили употреблять, а я как увижу его, так такая смешливость в моем организме, – не могу себя никак приспособить: хохочу, и все. Аж сестра уже ругаться начала, а мне после того еще охотнее – смеюсь и смеюсь. Как вспомню: габерсуп… А есть никак не могу: только за ложку – умираю со смеху. Так я и ушел от них… У вас что, обедали? Каша, небось, сегодня?

      Екатерина Григорьевна достала где-то молока: нельзя же больному сразу кашу!

      Белухин радостно поблагодарил:

      – Вот спасибо, уважили умирающего.

      Но молоко все же вылил в кашу. Екатерина Григорьевна махнула на него рукой.

      Скоро возвратились и остальные.

      Сестре Антон отвез на квартиру мешок белой муки.

      [19] Шарин на расправе

      Забывался постепенно «наш найкращий», забывались тифозные неприятности, забывалась зима с отмороженными ногами, с рубкой дров и «ковзалкой», но не могли забыть в наробразе моих «аракчеевских[98]» формул дисциплины. Разговаривать со мной в наробразе начали тоже почти по-аракчеевски:

      – Мы этот ваш жандармский опыт прихлопнем. Нужно строить соцвос, а не застенок.

      В своем докладе о дисциплине я позволил себе усомниться в правильности общепринятых в то время положений, утверждающих, что наказание воспитывает раба, что необходимо дать полный простор творчеству ребенка, нужно

97

О габерсупе речь идет в пьесе русского писателя Николая Васильевича Гоголя (1809–1852) «Ревизор» (пост. 1836 г.), 1 акт, 3 действие.

98

Аракчеевщина – политика крайней реакции, политического деспотизма, проводившаяся Алексеем Андреевичем Аракчеевым (1769–1834) – русским государственным деятелем.