Моя система воспитания. Педагогическая поэма. Антон Макаренко

оборванные черные судьи. Пятилинейная лампочка освещала взволнованные лица колонистов и бледное лицо Буруна, тяжеловесного, неповоротливого, с толстой шеей, похожего на Мак-Кинлея[66], президента Соединенных Штатов Америки.

      В негодующих и сильных тонах я описал ребятам преступление: ограбить старуху, у которой только и счастья, что в этих несчастных тряпках, ограбить, несмотря на то, что никто в колонии так любовно не относился к ребятам, как она, ограбить в то время, когда она просила помощи, – это значит действительно ничего человеческого в себе не иметь, это значит быть даже не гадом, а гадиком. Человек должен уважать себя, должен быть сильным и гордым, а не отнимать у слабых старушек их последнюю тряпку.

      Либо моя речь произвела сильное впечатление, либо и без того у колонистов накипело, но на Буруна обрушились дружно и страстно. Маленький вихрастый Братченко протянул обе руки к Буруну:

      – А что? А что ты скажешь? Тебя нужно посадить за решетку, в допр посадить! Мы через тебя голодали, ты и деньги взял у Антона Семеновича.

      Бурун вдруг запротестовал:

      – Деньги у Антона Семеновича? А ну, докажи!

      – И докажу.

      – Докажи!

      – А что, не взял? Не ты?

      – А что, я?

      – Конечно, ты.

      – Я взял деньги у Антона Семеновича? А кто это докажет?

      Раздался голос Таранца:

      – Я докажу.

      Бурун опешил. Повернулся в сторону Таранца, что-то хотел сказать, потом махнул рукой:

      – Ну, что же, пускай и я. Так я же отдал?

      Ребята на это ответили неожиданным смехом. Им понравился этот увлекательный разговор. Таранец глядел героем. Он вышел вперед.

      – Только выгонять его не надо. Мало чего с кем не бывало. Набить морду хорошенько – это, действительно, следует.

      Все примолкли. Бурун медленно повел взглядом по рябому лицу Таранца.

      – Далеко тебе до моей морды. Чего ты стараешься? Все равно завколом[67] не будешь. Антон набьет морду, если нужно, а тебе какое дело?

      Ветковский сорвался с места:

      – Как – «какое дело»? Хлопцы, наше это дело или не наше?

      – Наше! – закричали хлопцы. – Мы тебе сами морду набьем получше Антона!

      Кто-то уже бросился к Буруну. Братченко размахивал руками у самой физиономии Буруна и вопил:

      – Пороть тебя нужно, пороть!

      Задоров шепнул мне на ухо:

      – Возьмите его куда-нибудь, а то бить будут.

      Я оттащил Братченко от Буруна. Задоров отшвырнул двух-трех. Насилу прекратили шум.

      – Пусть говорит Бурун! Пускай скажет! – крикнул Братченко.

      Бурун опустил голову.

      – Нечего говорить. Вы все правы. Отпустите меня с Антоном Семеновичем, – пусть накажет, как знает.

      Тишина. Я двинулся к дверям, боясь расплескать море зверского гнева, наполнявшее меня до краев. Колонисты шарахнулись в обе стороны, давая дорогу мне и Буруну.

      Через

66

Мак-Кинли, Уильям (1843–1901) – 25-й президент США (1897–1901 гг.).

67

Завкол – заведующий колонией.