Муравьиный царь. Сухбат Афлатуни

черное небо, мама. Черная дверь, уже приезжали, составили протокол.

      Черная идиотская майка на Лешке, с черепом.

      «Мам, а то платье у тебя осталось?..»

      «Какое еще платье?»

* * *

      Я проснулась утром и засмеялась. Тихо, чтобы не разбудить. Мамочка еще спит. И Лёник спит с открытым ртом.

      Через два дня у меня день рождения. Папочка приготовит мой любимый шашлык. Он уже договорился в столовой про оборудование. Мама наденет мое любимое платье. Она обещала, что отдаст его мне, когда вырасту.

      Про подарок даже не думаю. Все время стараюсь о нем не думать.

      Мы все летние по дню рождения. Лёник в июне, я в июле, папочка в августе.

      Одна мама, бедная, в феврале.

      Мне становится жалко ее, я подползаю и целую ее. Мама приоткрыла глаза, зевнула, прижала меня. Так и лежим, в гнездышке. Лёник тоже проснулся. Но мы его в наше с мамой гнездышко не впустили. Я не впустила. Кыш! Кыш! Пусть сам себе вьет.

      «Лен…»

      Темнота, запах корвалола, нафталина, вещей.

      Поворачиваюсь к ней. На полу старые чемоданы.

      «Зачем тебе театр этот?»

      Она смотрит на меня.

      «Мам, а зачем тебе был этот театр?»

      Я поднимаюсь и хожу между чемоданами.

      «У папы уже была тогда женщина. – Останавливаюсь. – И ты это знала. А Лёник…»

      «Вот ты о чем…»

      Знаю, что она скажет. Что пыталась сохранить семью. Всеми силами. Руками и ногами.

      «Я пыталась сохранить семью… Что улыбаешься-то?»

      «Тебе показалось, – уничтожаю улыбку. – Ну и как, сохранила?»

      «А ты все эти годы ждала, да? Для мести? Ну, мсти теперь родной матери, давай… Антона своего замстила, теперь меня давай».

      «Кого я замстила? Я, что ли, от него налево ходила?.. Я вообще никому не хочу мстить. Я. Хочу. Вырваться. Из. Этого. Ада».

      «Не кричи…»

      Продолжаем перебирать старые вещи.

      Уже нашли клетчатую папину рубашку, в которой он был в то лето. Хотя мамочка уверяла, что, когда он ушел, выбросила все его вещи. Мамин шелковый платок. Даже полотенце с рыбками.

      «С рыбками! С рыбками!» – кружусь с ним по комнате.

      «Сумасшедшая…»

      Солнечное утро. Завтракаем.

      Налили чай. Всем столам – в пакетиках, а нам заварка. Предупредила их, чтобы не пакетики: тогда, в то лето, пакетиков этих долбаных еще не придумали. И стаканы, обязательно стаканы. Чтобы любоваться, как тает рафинад.

      – Хорошая сегодня погода, – говорит мама. – Теплая.

      Папа задумчиво мажет масло.

      На нем клетчатая рубашка.

      Сижу смотрю, как тает сахар. Болтаю ногами под столом.

      «Не болтай!» – говорит мамочка.

      Я продолжаю болтать.

      «Не слышала, что ли?» – спрашивает Лёник.

      Вот предатель. Ему-то что мои ноги? До тебя не достают, и радуйся.

      И продолжаю болтать. Но не так сильно. Трудно их сразу остановить, они же живые.

      Лёник под столом сжимает мою коленку.

      И улыбается.

      Я со всей силой пинаю его.

      Но попадаю почему-то в мамочку…

      Меня не берут на озеро. Оставляют в номере.

      Подумаешь,