Школьные дни Иисуса. Джон Максвелл Кутзее

будет не поровну, несправедливо. Ты каким человеком хочешь быть: который дает или который берет? Какой лучше?

      – Который берет.

      – Правда? Ты правда так считаешь? Разве давать не лучше, чем брать?

      – Львы не дают. Тигры не дают.

      – А ты хочешь быть тигром?

      – Я не хочу быть тигром. Я просто тебе говорю. Тигры – не плохие.

      – Тигры – и не хорошие. Они – не люди, поэтому они вне добра и зла.

      – Ну, я и человеком быть не хочу.

      «Я и человеком быть не хочу». Он пересказывает разговор Инес.

      – Меня тревожит, когда он так рассуждает, – говорит он. – Не сделали ли мы большую ошибку, забрав его из школы, растя вне общества, позволяя носиться дикарем с другими детьми?

      – Он любит животных, – говорит Инес. – Ему не хочется быть, как мы, – сидеть да тревожиться о будущем. Он хочет быть свободным.

      – Не думаю, что он имеет в виду это, когда говорит, что не хочет быть человеком, – говорит он. Но Инес не слушает.

      Роберта появляется с сообщением: их приглашают к сестрам на чай, в четыре часа, в большой дом. Давид пусть тоже придет.

      Инес достает из чемодана лучшее платье и туфли к нему. Суетится с прической.

      – Я не была у парикмахера с тех пор, как мы уехали из Новиллы, – говорит она. – Выгляжу как безумица. – Она заставляет мальчика облачиться в рубашку с оборками и в ботинки на пуговицах, хотя он жалуется, что они ему малы и трут ноги. Она мочит ему волосы и приглаживает их расческой.

      Ровно в четыре часа они приходят к дверям. Роберта ведет их по длинному коридору в заднюю часть дома, в комнату, загроможденную столиками, табуретками и пуфами.

      – Это зимняя гостиная, – говорит Роберта. – Здесь после обеда солнечно. Присаживайтесь. Сестры скоро будут. И, прошу вас, ни слова об утке – помните? – которую другой мальчик убил.

      – Почему? – спрашивает мальчик.

      – Потому что это их расстроит. У них мягкие сердца. Они хорошие люди. Им хочется, чтобы ферма была приютом диких созданий.

      Пока они ждут, он, Симон, рассматривает картины на стенах: акварели – пейзажи (он узнает запруду, где плавали злополучные утки), приятные, но любительски выполненные.

      Входят две женщины, за ними Роберта вносит чайный поднос.

      – Вот они, – нараспев говорит Роберта, – сеньора Инес и ее муж, сеньор Симон, а это их сын Давид. Сеньора Валентина и сеньора Консуэло.

      Женщинам – они явно сестры – шестьдесят с чем-то, седовласые, одеты сдержанно.

      – Почтен знакомством, сеньора Валентина, сеньора Консуэло, – говорит он, кланяясь. – Позвольте поблагодарить вас за кров в вашем прекрасном поместье.

      – Я им не сын, – говорит Давид спокойным ровным голосом.

      – О, – говорит одна из сестер в деланом изумлении, Валентина или Консуэло, он не знает, кто из них кто. – И чей же ты сын тогда?

      – Ничей, – твердо отвечает Давид.

      – Значит, ты ничей сын, юноша, – говорит Валентина или Консуэло. – Интересно. Интересное обстоятельство. Сколько тебе лет?

      – Шесть.

      – Шесть.