Монады. Дмитрий Пригов

доброй девочкой.

      ОНА. Нет! Нет! Не защищайте меня! Я очень жестокий человек!

      ОН. Ну что вы! Ну что вы!

      ОНА. Да, да. И тогда в детстве тоже. Жестокая была. Когда родители уходили из дома, брала я бедного котика на руки, ласкала – как жестоко! – ласкала: Котик ты мой! хорошенький ты мой, лапонька моя! (Одной рукой изображает любимого котика, а другой – свою собственную руку.) Прелесть ты моя! – а потом – страшно вспомнить! начинала в рот ему запихивать капусту!

      ОН. Ай-яй-яй! Капусту? Кислую?

      ОНА. Кислую, кислую, а вы…

      ОН. Продолжайте, продолжайте. А кот…

      ОНА. А кот, бедненький мой, сопротивляется, сопротивляется! Кошка ведь! Беззащитная ведь!

      ОН. Да, да, беззащитная!

      ОНА. Вот, вот, беззащитная. Кошка ведь. Зажимает свой ротик!

      ОН. Вот так? (Тоже изображает своей левой рукой, которая была жертвой в предыдущем изображении, как котик Елизаветы Сергеевны зажимает ротик.)

      ОНА. Да, да! А я ему сую, сую! А он сопротивляется. А я ему сую, сую! У него ведь сбоку зубов нет! Грызун ведь! Дырка там! (Уже показывает на своем лице, обнажая зубы, где, кстати, никаких дырок нет – ведь она же не грызун!) А я ему сую, сую! А он давится, бедный! Бедненький! А мне жалко его. Сама же мучаю и самой же жалко! Боже!

      ОН. И слезы льются, а он царапается.

      ОНА. Да, да, плачу! А он царапается. И кровь течет по рукам!

      ОН. Да, да. По правой руке, а на левую вы варежку одевали.

      ОНА. Да, да, варежку. (Запинается.) А откуда вы знаете?

      ОН. Ах, Елизавета Сергеевна! Елизавета Сергеевна! Как это скверно!

      ОНА. Но ведь в детстве, хотя и сейчас.

      ОН. Да не то, не то. Я не о том! Скверно. Боже мой! Это же я написал!

      ОНА. Что вы написали?

      ОН. Это же я написал. Всю эту историю про кота, капусту, варежку.

      ОНА. Как вы?

      ОН. Ну да. Это мой рассказ. Понимаете. Мой рассказ!

      ОНА. Вы, вы же… Но вы же меня…

      ОН. Это я написал, Елизавета Сергеевна! Я! Это со мной было, я и написал.

      ОНА. Но это же я сама…

      ОН. Нет, нет, я написал. Я вас ведь не об этом просил. Это чушь какая-то.

      ОНА (желчновато). Значит, вы автор. Понятно, понятно.

      ОН. Что вам понятно? Что вам понятно.

      ОНА. Все понятно. Вы автор. Вот людей и собрали. Авторский вечер, так сказать. (Хочу заметить, что Елизавета Сергеевна напрасно иронизирует по поводу авторства. Это нехорошо. Нехорошо. Историю про рыжего кота действительно сочинил я, поскольку в детстве у меня был именно такой рыжий кот, которого я по непонятной детской жестокости, уже описанной так выразительно Елизаветой Сергеевной, не только что кормил вышеупомянутой кислой капустой – это пустяки просто! – но, бывало, сажал в авоську, авоську привязывал к веревке, веревку прикреплял к крюку, который непонятно зачем пустовал посередине потолка в коммунальном коридоре, закручивал веревку, потом отпускал ее, веревка вместе с авоськой и незаслуженно мучаемым котом раскручивалась со страшной силой, и когда я вынимал животное из авоськи, оно, не чуя ни единой из своих четырех ног, слабовольно брело в неизвестном для него направлении,