Степь отпоёт (сборник). Велимир Хлебников

в лице тигра, обрамленном белой бородой и с глазами пожилого мусульманина, мы чтим первого последователя пророка и читаем сущность ислама.

      Где мы начинаем думать, что веры – затихающие струи волн, разбег которых – виды.

      И что на свете потому так много зверей, что они умеют по-разному видеть бога.

      Где звери, устав рыкать, встают и смотрят на небо.

      Где живо напоминает мучения грешников тюлень, с воплем носящийся по клетке.

      Где смешные рыбокрылы заботятся друг о друге с трогательностью старосветских помещиков Гоголя.

      Сад, Сад, где взгляд зверя больше значит, чем груды прочтенных книг.

      Сад.

      Где орел жалуется на что-то, как усталый жаловаться ребенок.

      Где лайка растрачивает сибирский пыл, исполняя старинный обряд родовой вражды при виде моющейся кошки.

      Где козлы умоляют, продевая сквозь решетку раздвоенное копыто, и машут им, придавая глазам самодовольное или веселое выражение, получив требуемое.

      Где завысокая жирафа стоит и смотрит.

      Где полдневный пушечный выстрел заставляет орлов посмотреть на небо в ожидании грозы.

      Где орлы падают с высоких насестов, как кумиры во время землетрясения с храмов и крыш зданий.

      Где косматый, как девушка, орел смотрит на небо, потом на лапу.

      Где видим дерево-зверя в лице неподвижно стоящего оленя.

      Где орел сидит, повернувшись к людям шеей и смотря в стену, держа крылья странно распущенными. Не кажется ли ему, что он парит высоко над горами? Или он молится? Или ему жарко?

      Где лось целует сквозь изгородь плоскорогого буйвола.

      Где олени лижут холодное железо.

      Где черный тюлень скачет по полу, опираясь на длинные ласты, с движениями человека, завязанного в мешок, и подобный чугунному памятнику, вдруг нашедшему в себе приступы неудержимого веселья.

      Где косматовласый «Иванов» вскакивает и бьет лапой в железо, когда сторож называет его «товарищ».

      Где львы дремлют, опустив лица на лапы.

      Где олени неустанно стучат об решетку рогами и колотятся головой.

      Где утки одной породы в сухой клетке подымают единодушный крик после короткого дождя, точно служа благодарственный – имеет ли оно ноги и клюв? – божеству молебен.

      Где цесарки – иногда звонкие сударыни с оголенной и наглой шеей и пепельно-серебряным телом, обшитые заказами у той же портнихи, которая обслуживает звездные ночи.

      Где в малайском медведе я отказываюсь узнать сосеверянина и вывожу на воду спрятавшегося монгола, и мне хочется отомстить ему за Порт-Артур.

      Где волки выражают готовность и преданность скошенными внимательно глазами.

      Где, войдя в душную обитель, в которой трудно быть долго, я осыпаем единодушным «дюрьрак!» и кожурой семян праздных попугаев, болтающих гладко.

      Где толстый блестящий морж машет, как усталая красавица, скользкой черной веерообразной ногой и после падает в воду, а когда он вскатывается снова на помост, на его жирном могучем теле показывается усатая, щетинистая, с гладким