Степь отпоёт (сборник). Велимир Хлебников

воды в рубахе красной и лаптях волгарь

      С облипшими ко лбу волосами

      И с богомольными вдоль щек из глаз росами.

      И образует птицы кисть

      Крюк, остаток от того времени, когда четверолапым зверем только ведал жисть.

      И вдруг бешеный ход дал крюку возница,

      Точно когда кочегар геростратическим желанием вызвать крушение поезда соблазнится.

      Много сколько мелких глаз в глазе стрекозы оконные

      Дома образуют род ужасной селезенки,

      Зелено-грязный цинге исконный.

      И где-то внутри их, просыпаясь, дитя отирает глазенки.

      Мотри! Мотри! Дитя,

      Глаза протри!

      У чудовища ног есть полос буйнее меха козы.

      Чугунные решетки – листья в месяц осени,

      Покидая место, чудовища меху дают ось они.

      Железные пути, в диком росте,

      Чудовища ногам дают легкие трубчатообразные кости,

      Сплетаясь змеями в крутой плетень,

      И длинную на город роняют тень.

      Полеты труб были так беспощадно явки,

      Покрытые точками, точно пиявки,

      Как новобранцы к месту явки,

      Летели труб изогнутых пиявки –

      Так шея созидалась из многочисленных труб.

      И вот в союз с вещами летит поспешно труп.

      Строгие и сумрачные девы

      Летят, влача одежды длинные, как ветра сил напевы.

      Какая-то птица, шагая по небу ногами могильного холма

      С восьмиконечными крестами,

      Раскрыла далекий клюв

      И половинками его замкнула свет,

      И в свете том яснеют толпы мертвецов,

      В союз спешащие вступить с вещами.

      Могучий созидался остов.

      Вещи выполняли какой-то давнишний замысел,

      Следуя старинным предначертаниям.

      Они торопились, как заговорщики,

      Возвести на престол – кто изнемог в скитаниях,

      Кто обещал:

      «Я лалы городов вам дам и сел,

      Лишь выполните, что я вам возвещал».

      К нему слетались мертвецы из кладбищ

      И плотью одевали остов железный.

      «Ванюша Цветочкин, то Незабудкин, бишь, –

      Старушка уверяла – он летит, болезный».

      Изменники живых,

      Трупы злорадно улыбались,

      И их ряды, как ряды строевых,

      Над площадью желчно колебались.

      Полувеликан, полужура́вель,

      Он людом грозно правил,

      Он распростер свое крыло, как буря волокна,

      Путь в глотку зверя предуказан был человечку,

      Как воздушинке путь в печку.

      Над готовым погибнуть полем

      Узники бились головами в окна,

      Моля у нового бога воли.

      Свершился перепорот. Жизнь уступила власть

      Союзу трупа и вещи.

      О, человек! Какой коварный дух

      Тебе шептал, убийца и советчик сразу:

      «Дух жизни в вещи влей!»

      Ты расплескал безумно разум –

      И вот ты снова данник журавлей.

      Беды обступали тебя снова темным лесом,

      Когда журавль подражал в занятиях повесам,

      Дома в стиле ренессанс и рококо –

      Только ягель,