Степь отпоёт (сборник). Велимир Хлебников

своего тела смело заткнул.

      Шипит и дымится рука,

      И на море пахнет жарким – каким?

      Редкое жаркое, мясо человека.

      Но пар телом заперт,

      Пары не летят,

      И судно послало свистящий снаряд.

      Вам, юношам, не раз кричавшим

      «Прочь» мировой сове,

      Совет:

      Смело вскочите на плечи старших поколений,

      То, что они сделали, – только ступени.

      Оттуда видней!

      Много и далёко

      Увидит ваше око,

      Высеченное плеткой меньшего числа дней.

1921

      147. Я и Россия

      Россия тысячам тысяч свободу дала.

      Милое дело! Долго будут помнить про это.

      А я снял рубаху,

      И каждый зеркальный небоскреб моего волоса,

      Каждая скважина

      Города тела

      Вывесила копры и кумачовые ткани.

      Гражданки и граждане

      Меня – государства

      Тысячеоконных кудрей толпились у окон.

      Ольги и Игори,

      Не по заказу

      Радуясь солнцу, смотрели сквозь кожу,

      Пала темница рубашки!

      А я просто снял рубашку –

      Дал солнце народам Меня!

      Голый стоял около моря.

      Так я дарил народам свободу,

      Толпам загара.

1921

      148. 1905 год

      Пули, летя невпопад,

      В колокола били набат.

      Царь! Выстрел вышли:

      Мы вышли!

      А, Волга, не сдавай,

      Дон, помогай!

      Кама, Кама! Где твои орлы?

      Днепр, где твои чубы?

      Это широкие кости,

      Дворцов самочинные гости,

      Это ржаная рать

      Шла умирать!

      С бледными, злыми, зелеными лицами,

      Прежде добры и кротки́,

      Глухо прорвали плотину

      И хлынули

      Туда, где полки

      Шашки железные наголо вынули.

      Улиц, царями жилых, самозваные гости,

      Улиц спокойных долгие годы!

      Это народ выпрямляется в росте

      Со знаменем алым свободы!

      Брать плату оков с кого?

      И не обеднею Чайковского,

      Такой медовою, что тают души,

      А страшною, чугунною обедней

      Ответил выстрел первый и последний,

      Чтоб на снегу валялись туши.

      Дворец с безумными глазами,

      Дворец свинцовыми устами,

      Похож на мертвеца,

      Похож на Грозного-отца,

      Народ «любимый» целовал…

      Тот хлынул прочь, за валом вал…

      Над Костромой, Рязанью, Тулой,

      Ширококостной и сутулой,

      Шарахал веник пуль дворца.

      Бежали, пальцами закрывши лица,

      И через них струилась кровь.

      Шумела в колокол столица.

      Но то, что было, будет вновь.

      Чугунных певчих без имен –

      Придворных пушек рты открыты:

      Это отец подымал свой ремень

      На тех, кто не сыты!

      И, отступление заметив,

      Чугунным певчим Шереметев

      Махнул рукой, сказав: «Довольно

      Свинца крамольникам подпольным!»

      С