«Прииде окоянный сотона», или ОКО за ОКО. Роман. Юрий Теплов

Еще не знаю, как с Левой получится. Для милиции такой депутат, как я, что хвост собачий.

      – А ты где работаешь? – спросил Лева Нину.

      – На почтамте. Телетайписткой.

      Лева не понял.

      – Телеграммы передаю.

      – Говорила ей: учись в институте на строителя, – вмешалась Феня, – не захотела.

      Теперь вот записалась в военкомате на вербовку. В Чехию хочет, на узел связи.

      – Не надо, – остановила ее Нина.

      – В общем, Лева, отпрошусь завтра, и пойдем вместе…

      Она оказалась бабой пробивной. Капитанша тыкала ей в нос какие-то инструкции, а она махала руками и объясняла, что никакая бумажка не может помешать счастью племянницы. Ошалелый Лева никак не мог взять в толк, причем здесь Нинка. А Феня доказывала, что ее племянница ждала жениха больше трех лет, что плохих людей не ждут, а оступиться по дурному случаю может каждый. Тут Лева и сообразил, что жених-то – это он, и что его, оказывается, ждала из колонии Нинка.

      Когда вышли из милиции, Феня сказала:

      – Деваться некуда, пойдете с Нинкой в ЗАГС, подадите заявление. Там вам справку дадут для этой сухостоины в погонах. А получишь паспорт, скажете, что раздумали регистрироваться… Везде обман, господи!

      Нина было заартачилась участвовать в таком обмане, но Феня погладила ее по голове, проговорила успокаивающе:

      – Для жизни ведь, Нинусенька. А то замыкают мужика, опять пойдет по кривой дорожке. Для доброго дела и обмануть власть на грех.

      Заявление о регистрации принимали по воскресеньям. Целых три довоскресных ночи у Левы была в голове полная сумятица. Золотой фарт отодвигался все дальше и дальше. И Нинка чего-то вдруг изменилась. Не отвечала больше Леве улыбкой, не сияла глазами. Стала строгой и недоступной, как икона в музее. А чего, спрашивается?.. «Я все сделаю, чтобы пособить тебе», – сказала.

      Он украдкой ощупывал взглядом ядреную Нинкину фигуру и думал: зачем власть обманывать, если можно жениться всерьез? Феня квартиру получит, им с Нинкой эта крыша останется.

      Думы, по-комариному назойливые и кусачие, довели Леву до того, что в воскресное утро затосковал он по-черному. И вроде бы даже по надежной семейной жизни затосковал, по Нинке, что могла бы обнимать его белокожими руками. И на хрен ему сперся золотой миллион, зарытый природой где-то в вечной мерзлоте!

      За завтраком он сказал:

      – Вот что, Феня. Вот что, Нина. Надумал я жизнь свою вязать намертво. Порешил, чтобы стали мы с тобой, Нина, законными мужем и женой.

      Нина от растерянности заалела. Феня положила ложку на стол и сказала:

      – Ты эти басни, Лев, брось!

      Ни разу до того она его Львом не называла, а тут видно захотела придать словам серьезный и окончательный смысл.

      – Для такого дела, Лев, любовь нужна и обоюдное согласие.

      – Дак, полюбил я твою племянницу, Феня!

      – Ее полюбить не грех. Тебя вот, непутевого, кто полюбит!

      Лева