Глухомань. Борис Васильев

Но одно условие все же тогда для себя выторговал.

      Дело в том, что, когда я еще общим производством командовал, заместителем моим числился некий Григорий Даниленко. А начальник местных чекистов как-то по пьянке признался мне с глазу на глаз, что Даниленко этот его сексот номер один. Не знаю, почему в тот момент на этого чекиста откровение напало: может, он меня за своего посчитал после путешествия в Африку, может, по какой иной причине, суть не в этом. Суть в том, что я тогда, как братан-анголец, потребовал убрать этого стукача от меня куда угодно и с любым повышением, только чтоб духу его в нашей Глухомани не было. И, представьте, согласился начальник и тут же подписал этому Даниленко новое назначение аж в город Юрьевец. Справедливость и у нас существует, если, конечно, опирается на святое братство воинов-интернационалистов.

      У меня, как вдруг выяснилось, оно опиралось.

      Вместо Даниленко я попросил назначить моим замом по хозяйству Красавчикова Херсона Петровича. Да-да, Херсона Петровича. Непонятно? Тогда – абзац.

      Признаться, имя его меня всегда удивляло, хотя, казалось бы, в нашей свободной до невозможности стране решительно все имена – свои и зарубежные, христианские и не очень, сочиненные и вычитанные в книжках – обладают абсолютно равными правами, это вам не чопорная Европа. Но спрашивать не решался, поскольку до сей поры близко мы не сходились и даже в одной бане не парились. Однако из его личного дела знал я, что у него родителей расстреляли по ленинградскому процессу, что он не хотел в детдом для детей врагов народа, а потому сбежал к тетке, которая его и вырастила. Но когда стали вместе работать, вместе законы идиотские обходить, вместе в баньке париться и шашлычком кимовским угощаться, спросил. Любопытство пересилило, что для русской души очень даже показательно, поскольку соответствует ей. Почему соответствует? Да потому, что любознательность требует опыта, а мы ему не доверяем, так как жизнь над нами чаще всего неприятные опыты ставит. А вот любопытство, которое не опыта требует, а чаще всего слухов, мы обожаем вследствие полной его безопасности.

      Длинно и занудно? Прощения прошу, рука так распорядилась. А Херсон Петрович тем временем разъяснил мне загадку своего таинственного имени.

      Отец у него в Гражданскую натуральный город Херсон освобождал, неизвестно, правда, от кого. Но – дрался, живота не щадя, прежде всего за идею, которая потом его же к стенке и поставила. Но это – потом, а тогда орденом наградила. Орденом Красного Знамени. И в благодарность за лучший миг жизни своей он и назвал единственного своего сына Херсоном.

      – Представляешь, как мне сложно в детстве приходилось? – невесело вздохнул Херсон Петрович, кратко изложив историю своего героического имени.

      Это я себе хорошо представлял, а потому и спросил весьма бестолково:

      – А почему не заменил? Это даже советская власть допускала, если основания казались ей серьезными. У тебя – серьезные.

      – У меня – отец, а не основания, – хмуро пояснил новый зам.

      Это мне понравилось; он вообще мне понравился при ближайшем рассмотрении. Только