Глухомань. Борис Васильев

интернациональный долг с отвагой и честью. Вопрос касается его отпуска.

      – Какой вопрос?

      Я не совсем уж отчаянно отупел. Я изо всех сил играл отупевшего советского человека, который приучен бояться дознавателей из прокуратуры с пеленок.

      – Он уезжал из совхоза «Прохладное»?

      – «Полуденный».

      – Что?

      – Совхоз называется «Полуденный».

      – Оговорился. Так Андрей Ким куда-нибудь выезжал?

      – Выезжал. Вместе со своим другом. Навестить его родных, но куда – не могу сказать. Не знаю.

      – Странно. Очень странно.

      – Что именно?

      – У его друга, рядового Федора Антонова нет никаких родных. Он вырос в детдоме, и даже фамилию ему дали именно там. По достижении шестнадцатилетнего возраста.

      – А при чем здесь Андрей Ким?

      – Он сказал вам, что едет навестить родителей Федора Антонова, не так ли?

      – Вполне возможно, что имелась в виду девушка Антонова. Допустим такой вариант?

      Дознаватель подумал, что-то записал в блокнот и сказал:

      – Проверим. Больше ничего не припоминаете? Какие-нибудь разговоры.

      – Нет.

      – Он не собирался посетить часть?

      – Какую часть?

      – В которой служил до того, как выразил желание добровольно исполнить свой интернациональный долг?

      Что-то во мне опасно шевельнулось. Этакий синдром настороженности. Но никакой беседы по этому поводу у меня тогда с Андреем не возникало, и я признался в этом дознавателю с полной откровенностью:

      – Черта он не видал в этой своей части.

      – Хорошо, – сказал военный дознаватель, поднимаясь. – Спасибо за информацию.

      – На здоровье. А что все же случилось?

      – Что случилось? – Дознаватель помялся. – Командир роты старший лейтенант Потемушкин пропал.

      Я… Окаменел?.. Нет. Обалдел?.. Тоже не то слово. Я обмер, потому как подумал, что приехал дознаватель недаром. Потому подумал, что до всякой иной реакции успел увидеть его взгляд. Два сверла. И – уши. Они в мою сторону развернулись, как у слона.

      Вот так. Такой абзац.

      Глава седьмая

      1

      Умные головы наверху ввели для всего прочего населения Великой Советской Социалистической Державы (ВССД – так называл ее Ким в частных, разумеется, разговорах) некий полусухой закон, полагая, вероятно, собственных граждан слегка придурковатыми, что ли. Продажа водки и прочих сильно горячительных напитков была загнана в узкие временные рамки, не совпадавшие как с началом, так и с концом обычного трудового дня. А поскольку на руки выдавалось не более двух бутылок зараз, то сразу же появился азарт, который все выдавали за повышенный спрос. На самом-то деле возникла некая неизученная форма протеста: «Ах, вы указываете нам, кто, когда, с кем и сколько? Так будет столько, сколько мы захотим, а не столько, сколько вами указано». И в очередях выстраивались отнюдь не алкаши, а, как правило, мало пьющие, а то и вообще не употребляющие протестующие, женщины и старушки.

      Пьющие и алкаши пошли своим путем. Для начала оживили ржавевшие без дела самогонные