Ловец человеков (сборник). Евгений Иванович Замятин

дамы рыцарь Тихмень. И принимая из ее ручек порцию гуся, сказал:

      – Как я рад, что ночь.

      – Почему же это вы рады, что ночь?

      Тверезый Тихмень ответил бы в виде любезности самое большее: «Потому что ночью все кошки серы». А рыцарь Тихмень сказал:

      – Потому что ночью является нам то прекрасное, что скрыто от нас дневным светом.

      Это было по вкусу капитанше: она заиграла всеми своими бесчисленными ямочками, тряхнула кругленькими кудряшками на лбу и пустила против Тихменя свои атуры.

      Откушали и пошли в капитаншин будуар, он же – спальня.

      И опять: тверезый Тихмень – как огня бежал всегда этого приюта любви, двух слоноподобных кроватей, двух рядом почивающих на вешалке китайских халатов, в которых капитан и капитанша щеголяли ранним утром и поздним вечером. А рыцарь Тихмень охотно и радостно пошел в этот замок за прекрасной дамой.

      Здесь рыцарь и его дама сели играть «в извозчики»: на листе бумаги огрызком карандаша поставили кружки-города и долго возили друг дружку, и старались запутать.

      Впоследствии рыцарь уже водил по бумаге рукой своей дамы, дабы облегчить ее труд. И так незаметно доехали они до Катюшкиной кровати…

      Не будь этого проклятого дня, что были бы Тихменю все дурацкие шутки по части Петяшки? Нуль, сущее наплевать. А теперь… да, черт его ведает, может, и правда Петяшка-то…

      – Ах, ты, олух, идиотина, карась!

      Так хватался за голову Тихмень и частил себя… трезвый.

      А пьяный горевал о том, что не знает наверняка, чей Петяшка. Прямо вот – сердце разрывалось у пьяного, и неизвестно ведь, как и узнать. Правда ведь, а?

      Но сегодня Тихмень вернулся веселыми ногами после обеда званого у генерала и знал, что сделать, знал, как узнать про Петяшку.

      – А, что, съела? А я, вот, узнаю… – поддразнивал Тихмень неведомую субстанцию.

      Было еще рано, у генерала еще пир шел горой, еще Нечеса там остался, а Тихмень нарочно, специально, чтоб узнать, тихохонько пробрался домой – и прямо в будуар.

      Капитанша лежала еще в кровати: от частых родов что-то у ней там затрюкалось, и вот уже месяц – все поправиться как следует с силами не соберется.

      – Здравствуй, Катюша, – поцеловал Тихмень кругленькую ручку.

      – Что-то ты, милый, вежлив, как… тогда был. Не забудь, что тут дети.

      Да, здесь все, как и тогда: и кровати-слоны, и на вешалке халаты. Только, вот, дети: восемь душ, восемь чумичек, мал мала меньше, и за ними сзади, как Топтыгин на задних лапах – денщик Яшка Ломайлов.

      – А ты отошли детей, мне надо поговорить, – серьезно сказал Тихмень.

      Капитанша мигнула Яшке, Яшка и восемь ребят испарились.

      – Ну что, ну какого еще рожна тебе говорить? – спросила капитанша сердито. А внутри так и заполыхало любопытство: «Что такое? О чем может этот статуй?»

      Тихмень долго скрипел, колумесил околицей: все никак духу не хватало настоящее сказать.

      – Видишь ли, Катюша… Это сразу, оно может и так показаться,