Гулящие люди. Алексей Чапыгин

возится с медведем. Сенька, не задевая слуги, шагнул на двор. На плечах его блестел панцирь, а кафтан клочьями висел. Клочья кафтана болтались на кушаке. Голове было прохладно – Сенька в подклете боярском потерял шапку. «Ладно, что лист патриарший на груди за панцирем – тож потерял бы!»

      Боярыня лежала нераздетая на кровати, в повойнике и башмаках, чернецкая одежда валялась на полу. Боярин вошел в светлицу, перекрестился на образ в углу, сел на скамью к столу, положил большую лапу на бархатную скатерть. Боярыня глядела гневно, молчала. Боярин заговорил:

      – Где была, о ком поклоны била, боярыня Малка?

      – Не по тебе, боярин Никита!

      – Не мешает и по мне молиться, да еще прибавь нынче в синодик молитву за душу раба Семена.

      – Что ты сделал с ним?

      Боярин молчал. Дурка сватьюшка возилась у коника – конца лавки, в сундуке. Боярин крикнул:

      – Пошла вон, баальница!

      Дурка ушла.

      – Боярин Никита, что сделал ты с парнем?!

      – Что сделал, то сделал… Довольно того, что делю ложе с одним святейшим чертом! Нужа велит…

      – Скажи же, боярин! – Боярыня приподнялась на подушках, сорвала с головы повойник, кинула в ноги. – Знай, что я его влекла, не он липнул ко мне.

      – Закрой волосы! Скажу.

      Боярыня покорно надела повойник, вдавила под него пряди волос.

      – Ведаешь ли, Малка, такое: холоп сидел за боярским столом, пил мед с боярином… А чем ему платить? Денег не беру, в гости к нему не пойду… так за честь столованья в боярских хоромах пущай платит шкурой. И еще за тело белое чужой жены, то и головы мало.

      – Ты его куда дел?!

      У двери завозились робкие шаги, дверь приоткрылась, голос дворецкого спросил:

      – Можно ли к боярину?

      – Можно ли к боярыне, холоп! К боярину можно…

      – Хоть черт – пущай приходит!

      – Входи! – крикнул боярин.

      Слегка хмельной дворецкий вошел, покрестился на огонь лампады, поклонился поясно боярыне, сказал, поправляя пальцами косой фитиль горевшей перед боярином свечи:

      – Меня, боярин Микита Олексиевич, доезжачий Филатко направил… сам я не пошел бы тамашиться в боярыниной светлице… не чинно, а ежели не чинно, то и не след ходить куда не можно.

      – Ну, что Филатко?

      – Так Филатко, как малое робятко, молыт такое, что и слушать срамно.

      – Сказывай толком! Опять с Уварком бражничали?

      – Мы, боярин, маненько – за твое здоровье…

      – Скажи толком, кратко: что Филатко?

      – А Филатко молыт: «Подь, Архипыч, к боярину и доведи ему немешкотно, что гость-де, кой боярыню вынес, медведя твово убил… и мимо ево шел-де такой страшенной, весь в крови да навозе, худче-де, чем сам боярин…»

      Боярин вскочил так, что у скамьи лопнула одна нога:

      – Черт это был, не гость!

      Боярин быстро шагнул вон из терема, хлопнув дверью. Когда его шаги опустились по трескучей лестнице, боярыня встала с кровати, сняла повойник, разгладила волосы и перекрестилась,