Ричард Длинные Руки – фрейграф. Гай Юлий Орловский

сделала поворот, в узком месте между двумя скалами пятеро неизвестных ждут нас на коленях. Легкие всадники Герцеля с ним во главе окружили их и с ожиданием смотрят на меня.

      – Наши раненые есть? – спросил я.

      – Да, – ответил сэр Герцель нехотя. – Если вашей светлости будет угодно…

      Раненых уложили под скалой в тени, я так и понял, что рассчитывают на мое умение заживлять раны, хотя сказать такое вслух не решаются: не дело гроссграфа заниматься врачеванием, как простому лекарю.

      Я быстро прошелся вдоль ряда, касаясь то лба, то обнаженной груди, это надо в первую очередь, есть такие, что не проживут лишнюю минуту, вернулся, поеживаясь от холода, к пленным.

      – Кто такие?

      – Люди барона Руаяля, – объяснил сэр Герцель. – Верны своему господину, хоть и знают, что тот убит.

      – Даже у такой сволочи, как Руаяль, – сказал я, – в этом мире есть верные люди. Хотя вообще-то не должны. Это собака верна своему хозяину в любом случае, каким бы тот мерзавцем ни был! И она не виновата. Но человек не должен уподобляться…

      Один из стоявших на коленях вскричал:

      – Погодите! Что вы хотите? Я – рыцарь! Я благородный человек! Я верен своему сюзерену!

      – С благородных спрашиваем вдвое, – отрезал я. – Сэр Ульрих, распорядитесь… Это теперь моя земля, а эти люди – преступники. Поступайте с ними, как положено.

      Пленный рыцарь понял, что верность осталась неоцененной, прокричал, безуспешно вырываясь из рук стражников:

      – Но как же милосердие? Вы же говорили о милосердии!

      Ульрих и Ангелхейм посмотрели на меня в изумлении. Я переспросил заинтересованно:

      – Я говорил?

      Пленник помотал головой.

      – Церковь говорит! – выкрикнул он торопливо. – Церковь глаголет о милосердии! А вы же церковник!

      – Эра милосердия придет, – пообещал я со вздохом, – когда постареют люди и опекающая их церковь. Но я молод, а молодость живет справедливостью. Церковь тоже, слава Богу, еще молодая, злая и малость безрассудная… Эй, этого повесить, остальных зарубить на месте. И… поехали, поехали дальше.

      Над пленными засверкали мечи, сэр Ульрих проворчал с удовлетворением:

      – Это по справедливости.

      – И никакого милосердия к преступникам! – добавил Ангелхейм.

      Я покосился на его чистое улыбающееся лицо.

      – Да, вы правы, дорогой друг. Пока никакого.

      Мы оставили разведчиков завершать расправу, Ангелхейм пару раз заинтересованно оглянулся, а Ульрих проворчал:

      – Как мало народу надо… Того и гляди, назовут вас Милосердным. Ричардом Милосердным!.. Тьфу, стыд какой. Видите, сэр Ричард, как превратно иные понимают такое незнакомое слово, как милосердие. Надо осторожнее с высокими понятиями.

      Ангелхейм заметил рассудительно:

      – Но сэр Ричард и так неосмотрительно милосерден. Когда другие вешают по двадцать человек, он только по пятнадцать. А то и, стыд какой, вообще не больше десятка!

      – Да, – сказал сэр Ульрих, – это сразу заметно.

      Я привстал в стременах,