Ричард Длинные Руки – фрейграф. Гай Юлий Орловский

хрустят мелкие веточки и листья, которые ветер занес в заброшенное здание.

      Сэр Клавдий проворчал:

      – Мне кажется, там дальше даже нагажено… Можно ли молиться в такой церкви?

      Я бросил короткий взгляд на герцога, он вошел первым, перекрестился и отвесил поклон стене, где тускло блестят гвозди от украденного большого распятия.

      – Разве Церковь в стенах? – ответил я. – Церковь – во множестве верующих.

      Сэр Ульрих спросил за моей спиной озабоченно:

      – Но услышит ли здесь нас Господь?

      Сэр Герцель посоветовал:

      – Молись громче.

      Я сказал с мягким укором:

      – Тот, кто громко читает молитву в надежде, что она будет услышана лучше, принадлежит к маловерам. Господь совсем не тугоухий.

      – Я имел в виду, – сказал сэр Ульрих тихонько, – из такого места Господь и слушать не захочет!

      – Он не войдет в нас, – сказал я, – пока мы пусты. Думай о нем, и он услышит нас всюду…

      Раздался треск, окно из цветного стекла разлетелось яркими осколками. Я инстинктивно ожидал, что влетит огромный булыжник, однако в помещение ворвался лишь холодный злой ветер.

      Рыцари оторопело оглядывались по сторонам, закрывали головы кто руками, кто краем плаща. Герцог опустил ладонь на рукоять меча, хотя вообще-то в цивилизованных землях в церковь с оружием не входят.

      Герцель прокричал звонким и чистым, как у подростка, голосом:

      – Что это? Господь нас испытывает?

      – Вряд ли это Господь, – ответил сэр Ульрих. – Господь избегает шумных эффектов.

      – Господь скромнее, – подтвердил сэр Клавдий. – Он даже молчит, что создал этот мир.

      Герцель сложил руки на груди и начал громко молиться. Под сводами грохнуло громче, затрещала и выгнулась снаружи оконная рама. Стекла выпадали из деревянных желобков, рушились огромными цветными пятнами, бросая по сторонам цветные зайчики.

      Люди в испуге приседали, кто-то споткнулся и рухнул на пол, где тут же укрылся плащом. Второе окно, третье вылетели с треском и грохотом, и всякий раз врывался все более холодный ветер. Герцель уже стучит зубами, глаза как блюдца, оглядывается по сторонам в ужасе.

      С треском вылетели стекла и с другой стороны, словно ураган сменил направление. Сменил и усилился: стекла вылетали вместе с оконными рамами, а в самой церкви выл и завывал дикий ветер, бросался на стены и вырывал оттуда куски мозаики, изразцовую плитку.

      Я отчетливо видел тугие струи воздуха, слишком упорядоченные, чтобы оставаться просто ветром.

      Сэр Ульрих прокричал:

      – Надо остановить… Кто остановит?

      Ветер начал метаться по кругу, быстро превращается в смерч, набирая свирепую мощь. Рыцари, обнажив мечи, отступали. Я подумал запоздало, что зря не взял в рейд священника, они обычно идут с любым отрядом, в любом войске, а я, дурак, сплоховал…

      Сэр Клавдий вскрикнул горестно, рука его метнулась к груди. Я не успел понять, что задумал рыцарь, как его пальцы сжались на сверкающем драгоценном камне на золотой