Тайпан. Джеймс Клавелл

можно.

      – Плохо, когда Тисэнь злой стал.

      – Плохо, когда масса Лонгстафф злой стал.

      – Эй-йа. – Жэнь-гуа тщательно выбрал себе несколько лакомых кусочков и не торопясь съел их. Его маленькие глазки сузились еще больше. – Твоя знает Кун Хэй Фат Чой?

      – Китайский Новый год? Знаю.

      – Новый год сколо начинаться есть. Кохонг много плохой долги от сталых лет иметь. Холосо йосс начинать Новый год, когда нет долги. Тайпан много-много кохонг бумаги иметь.

      – Не беспокойся. Ждать можно.

      Жэнь-гуа и другие купцы кохонга должны были Струану шестьсот тысяч фунтов.

      – Одноглазый Дьявол ждать можно?

      – Бумаги Жэнь-гуа ждать можно. Конец. Чоу очень первый сорт хорошо.

      – Очень плохо. – Жэнь-гуа не спеша потягивал чай. – Слышать, тайпана главная госпожа и чилло мелтвый есть. Плохой йосс, жалко.

      – Плохой йосс. Сильно плохой.

      – Беспокойся нет. Твоя сильно молодой. Новый колова чилло много есть. Твой один колова чилло Мэй-мэй есть. Почему тайпан ток’ка один бык чилло есть? Тайпан хочет лекалство, может. Мозна.

      – Когда нужно, я спрошу, – добродушно заметил Струан. – Слышать, Жэнь-гуа новый бык чилло есть. Какое число этот сын?

      – Десять и семь, – ответил Жэнь-гуа, довольно улыбаясь.

      Боже праведный, подумал Струан. Семнадцать сыновей! И вероятно, столько же дочерей, которых Жэнь-гуа, по обычаю, в расчет не принимает. Он нагнул голову и одобрительно присвистнул.

      Жэнь-гуа рассмеялся:

      – Сколька чая хотеть этот год?

      – Торговли нет. Как торговать можно?

      Жэнь-гуа подмигнул:

      – Мозна.

      – Не знаю. Продавай Броку. Когда я хотеть чай, я тебе говорить, хейа?

      – Два дня есть, потом должен знать.

      – Нет можно.

      Жэнь-гуа что-то отрывисто приказал слуге, тот подошел к одному из ящиков, покрытых налетом плесени, и открыл его. Ящик был полон серебряных слитков. Жэнь-гуа показал рукой на остальные ящики:

      – Здесь солок лак долла’ есть.

      Лак равнялся примерно двадцати пяти тысячам фунтов стерлингов. Сорок лаков составляли миллион.

      Жэнь-гуа еще больше прищурился:

      – Моя занимать. Оц-цень тлудный. Оц-цень дологой. Твоя хотеть? Жэнь-гуа давать взаймы, может.

      Потрясенный, Струан напрягал все силы, чтобы не выдать своего состояния. Он не сомневался, что любой заем будет сопровождаться жесткой сделкой, ибо понимал, что Жэнь-гуа должен был продать душу дьяволу, рискнуть своей жизнью, домом, всем своим будущим, а также будущим своих друзей и сыновей, чтобы тайно собрать столько серебра. В том, что об этом серебре никто не знает, Струан был уверен, иначе хоппо уже давно украл бы его, а сам Жэнь-гуа просто-напросто бы исчез. А ведь, кроме хоппо, были еще пираты и разбойники, наводнявшие Кантон и его окрестности. Стоило слухам о том, что рядом, под рукой, находится хотя бы сотая часть таких сокровищ, просочиться в одно из их многочисленных тайных убежищ, и за жизнь Жэнь-гуа никто не дал бы ни гроша.

      – Много лак долла’! – проговорил Струан. –