Грачи улетели. Сергей Носов

какая разница. Что такое газета? Клочок бумаги. Борис Петрович заговорил о своей репутации и о том, что нельзя манипулировать чужими именами, – Щукин попросил не грузить. Он сам, как Сервантес, и ничего.

      – Какой Сервантес еще?

      – Тот самый. Я спал, а ты меня разбудил и грузишь.

      К Дяде Тепе обращайся, я ни при чем.

      Пришла жена, ей на работе показали газету. Потребовала объяснений.

      Как бы ни был Борис Петрович озадачен случившимся, тон жены его сильно задел. Именно то и задело, что не допускала супруга даже мысли об артистическом прошлом Бориса Петровича, ну так двадцатипятилетней примерно давности, когда они и знакомы еще не были. Так уж много она знает о муже? Может, был он художником, но изменил таланту, и вот…

      – Ты что, прикидываешься? Там фамилия Тепин рядом с твоей!

      Очень она не любила Тепина. Особенно после поездки Чибирева и Щукина к Тепину в Германию. Уже девять лет прошло, а все прощения Тепину не было.

      Борис Петрович не стал перечить жене, лишь пробормотал:

      – Недоразумение какое-то.

      – Нет, дорогой, – возражала супруга, – когда я вижу в газете фамилию Тепин, я знаю, что здесь не недоразумение, а здесь чистой воды авантюра!

      Борис Петрович промолчал, соглашаясь.

      Супруга у него умела напустить суровость, а то! – налоговый инспектор первого ранга. Работала «на недуимках». Подобно тому, как моряки произносят «компбс», налоговые инспектора говорят «недуимки», «пеня». Одно время Борис Петрович боролся за правильное произношение, но в конце концов смирился и даже сам стал говорить «недуимки», правда, использовал это слово лишь в связи с работой жены, потому что других поводов для данного словоупотребления в его жизни не возникало.

      В шкафу хранилось ее шерстяное пальто серого цвета и другая форменная одежда, которая очень не нравилась Чибиреву. Он не признавал за супругой статуса представителя силовых структур, а потому необходимость снабжать особой формой налоговых инспекторов находил не более убедительной, чем учителей или, скажем, лично его – директора школы.

      – Мне не нравится, – продолжала жена, – что он появился опять, как чертик из коробочки, я не хочу, чтобы ты снова плясал под его дуду, как медведь на ярмарке!

      – Где же это я плясал под его дуду, как медведь на ярмарке? – возмутился Борис Петрович.

      – А то не знаешь?!

      Более всего Елену Григорьевну беспокоила личность Катрин – что такое? откуда взялась? Откуда знает Бориса Петровича и где встречались? Ревновать у Елены Григорьевны и мысли не было, никогда не ревновала, но опасалась влияний.

      Борис Петрович объяснил, как мог; сознался, что встречались тогда, в сторожке у Щукина.

      – Это когда ты в грязных штанах пришел? – атаковала мужа Елена Григорьевна. – Ты же мне говорил, что втроем были, друзья молодости!

      Борис Петрович вяло оборонялся:

      – Что-то не помню, чтобы ты меня расспрашивала о количественном составе…

      – Еще бы