Инкские войны. Incas. Игорь Олен

вытер под глазом.

      Спев песнь весёлую, ибо Солнце встал, Чавча, скинув рубаху, плюхнулся в речку, вылез, сел на валун близ Чанки.

      – Как ты стал раб? Скажи!

      – Сказывать… Сорок лет назад… или больше?.. Много было родов, чад пумы; мы звались чанки. Жили в горах мы… Там… – дед махнул неуверенно. – Там же – дети холмов, ручьёв… не упомнить всех! А у моря – там жили чинчи, чинчи-менялы… Пумы, знай, сильные. Чанки – мы были первые. Ханко-вáльу наш, он ходил в пумьей шкуре, был Главным Пумой. Я, мальчик, вождь был! – Дед, сняв со лба пумью морду, пальцем провёл по ней. – Нас боялись. Слышали: чанки! – и покорялись… В те поры Хатун-Кóльа… стали мы воевать с царём Чучи-Кáпаком, помогали нам чинчи. Мы дошагали до кéчуанских долин, до Куско, – он служил Чучи-Кáпаку, – чтоб там пленить наместника, кой отец Титу Йáвара, а он нынче наместник… Войско, конца нет, пришло! Откуда? Мать-Земля, осерчав: чанки, мол, побеждают и перевесить один её край хотят, – обратила все камни в воинов да с вождём Пача Кýтеком повела на нас. Мы дрались… Пача Кýтек мне ногу сёк… – Дед явил шрам на голени. – Чанков, мальчик, разбили; стали рабы мы. Я рыл руду сперва, строил тракты… Как старый сделался и не смог рыть палкой-копалкой, стал пасти лам у вас… На родине, мальчик, был я… чанков там нету. Вождь Ханко-вáльу увёл их за Анды, в чащи… Сказано, что двум пумам не жить близ друг друга. Чанки – самые сильные после инков. Вы, пóкес, нóсите белую шерсть в ушах, инкам слуги. Чанки не могут быть ни под кем! – Сжав ладонью дрожавшую руку, раб улыбнулся. – Спой песню.

      Висли из-под его пумьей морды белые космы.

      Вечером из загона дети перенесли навоз по кварталам на топливо и рассеялись.

      Мать пряла пряжу. Чавча, услышав: «Сотне собраться!» – с дудочкой влез на стену, чтоб видеть сходку. Низкий пузатый вождь с жезлом вёл:

      – Я Кáрак! Надо люд на войну! Я сотник! Пýрехи в семьях Кой и Вискача крепкие, мы от них пошлём. Брат сказал – брат мой инка-по-милости Вáрак: войны кровавые! Надо скот пасти, надо крыть мой дом крышей. Тките ковры мне, – брат Вáрак едет. Надо работать!

      Благообразный старик приблизился.

      – Растолкую. Кáраку-сотнику кто лучше дом покроет и изготовит ковры? Кто? Кой и Вискача нижней пятидесятки, Óскольо и Тарука – верхней. Семьи – опора сотни. Это все знают. Их пошлём – обеднеем. Это нельзя. Старые мыслят за всех и знают: слать надо пýрехов вроде Йýки и Пако, кто непутёвые. Если требуют лишний труд, кто даст, а? Йýки? Он год ленился! Он не работает, он…

      – Хворь ела! – встрял пýрех с язвами на лице.

      – Кой работали! – отмахнулся старик-старейшина. – А у них две руки, точно как у тебя. Кой должны – да? – работать? (Гневные возгласы: «Не должны!») А им лень твою не скрывать бы, а поднять пустошь, – сотня б окрепла… Ты духов предал! Чем ты их кормишь? Кто к пампай-рýне ходит? Чья жена девок плодит-плодит? Сотня вашей стопой быть не хочет. Сотня вам говорит: воюйте и отличитесь, Йýки и Пако. Духи дадут – вернётесь, как вот наш Вáрак, инка-по-милости.

      – Вот как мой брат, конечно! Я стал куракой. Брат помог! – нёс Кáрак.

      Благообразный