Инкские войны. Incas. Игорь Олен

часть сих трофеев ссыпали подле трона, часть отослали врагам на страх.

      Хач сватался, чтоб связать Киту с Тумписом прежде, чем грянут инки. Но, напоив, его стали швырять по кругу. Позже он струсил вдруг на охоте, столкнувшись с пумой; их гнали, шпыняя стрелами, улюлюкая.

      Зарядили дожди. В тучах прыгал олень, вышибая копытами гром и молнии. Все стихли. Качи на троне мастачил чётки из позвонков мáнтасцев, пил, грыз ногти. Сырость, втекая в окна, шипела в пламени.

      Выставив перебитую кисть, Хач в конце концов кончил «о чаяньи Синекрового ведь хоть как-то вкусить от благ Киту средством женитьбы»; и, не надеясь, он дал калым: украшения да одежды, чаны с пунийским и тумписским и шлем древнего Туна. Царь вызвал девочку.

      – Я смял Манту, и все приходят мне покоряться. Я отдаю Пáкчу Тýмпалье, превращаясь в отца царя Тумписа.

      – Жутко! – ожил посол. – Мечтать не могли не смели, что женятся Дочь и Сын достойные! Эк Чуах28 счастьем вьюченный караван шлёт! В радости захлебнёмся… Счастье!! Ты нас спасёшь от инки с именем Тýпак! Ладно всё ладится!

      – Инка Тýпак?! – вожди дивились.

      В телодвиженьях Хач описал беду и услышал: ах-хха! жрать будет кал тот инка!

      Белым оленем, с войском, девочка ехала к жениху. В Манте бледный вождь Тева встретил её как бога. Тумписец, опрокинув ларь с жуткими головёнками, объявил:

      – Качи вам говорит: «Я, царь, сильнее каждого, подчиняйтесь. Я могу жить на небе и на земле. Моя земля. Так как я вас разбил, на память вам высушенные манта. Кто против Киту? Я вам отец всем и повелитель».

      – Надо жить в мире, что воевать? – Тева вытолкнул из свиты знатного. – Он был против, он всё затеял!

      Китуский генерал, срезав грешную голову, прикрутил её к поясу, и принцесса на белом олене плакала. Было то необычно, все замолчали.

      Ночью плот отвалил под крики.

      Одиннадцать бальсовых брёвен, с длиннейшим в центре, плыли. Настил крыл брёвна. Навес на корме – для грузов и пассажиров, а в носовой каюте на пумьих шкурах сидела Пакча, слыша хлюп в днище, думая обо всём про всё, плача… Реи стучали в мачты, связанные у верха; кили скрипели, воткнутые меж брёвен. Гребцы гребли. «Мать-Море светится!» – «Пень ты, сульáна! Это не Море! Солнце там светится под водой, плывя к востоку, чтоб день зажечь». – «Сам пень! Днём Солнце маленький, получается, а когда в Море падает – большой вдруг?» – «Умный ты, как треска, сульáна, хоть и прокалываешь нос костью. Солнце ведь воздуху набирает, чтоб под водой дышать, раздувается». – «Почему он краснеет?» – «Ты, дурень, к праздникам красишься? Солнце тоже, к Луне идя, наряжается». – «Под водой Луна?» – «Ум твой рваный, как парус. Глянь: коли нет Луны – значит, там она, с Солнцем». Гребцы смеялись.

      Волны брызгали расшибаясь… Брызги же будоражили… Возбуждённая мысль рвалась вон, на волю. Хач с плошкой вошёл к юнице.

      – Представь восторг, кой я чувствую, отыскав, чья кровь возвысит без того высшую! Тебе сколько лет?

      – Десять.

      Выпрямилась на пятках, умница, оставляя мечтать, что затмит

28

Бог Торговли у майя и тумписцев.