Инкские войны. Incas. Игорь Олен

Я… – он закашлялся дымом и сел на корточки.

      Сплюнув жвачку в чан вновь, мать сказала: – Как ты пойдёшь к заре? По дороге пойдёшь – изловят. Что, мол, без спросу? И поколотят. Нельзя ходить просто так. В горах пойдёшь? Ольáнтая люд поймает, а он разбойный… А перейдёшь Мать-Анды – чунчу и мýсу съедят тебя, как отца.

      Она, подлив в чан воды, взболтала всё, завершая готовку áки – коричневого хмельного напитка с запахом старого кислого пива.

      Дверной полог дрогнул. Вошли два мужа в ладных рубахах, в шапочках, с белошерстными вставками в мочках. Ибо в империи был закон, «чтоб индейцы обедали бы и ужинали открыто, чтоб судейские исполнители с полной свободой могли посещать дома… чтоб узнать, сколь внимательны и заботливы и мужчина, и женщина в их семейных делах, послушны, усердны, заняты ли работой дети». Гость, меньший ростом, фыркнул на девочку.

      – Сопли… Что не следишь?

      Мать кинулась утереть нос.

      – Стираешь? Моешься?

      Мать явила одежды, свои и детские, каковые – мешки с тремя дырками.

      Гость проверил горшки. – Почистила… К завтра пищи сготовила?

      Мать дала ему áки.

      Гость почесался. – Плохо выводишь блох. Дети слушают? Пряжу сделала?

      Мать дала им корзину.

      – Мало! Бог наш Заступник таких, как ты, опекает. Где благодарность?

      Мать задрожала.

      – Вот порученье… – Гость пнул мешки, сброшенные с плеча спутником. – Налущи зёрен – чашка твоя.

      Мать кланялась. – Господин ты наш добрый! Óбщина добрая! Помогает!

      – Встанет Луна, на двор иди: на совет в десятке.

      Как гости вышли, мать всполошилась. – Труд! А мы старый труд не докончили!

      Чавча выволок разбросать у стен, обносивших квартал, куль клубней. Чвиркали воробьи, Кудрявая, то есть Венера, висла в закате над дальним пиком. Вынесли чан с дождевой водой; мыли картофель, долго и молча.

      – Быть бы мне птицей. Я бы летал… хоть в Куско! Близко он. Ты там была?

      – Нет… Что это я! Была, тебя в животе носила… значит, и ты был. Туда зовут каждый год – меняться чтоб рукоделием и едой, видеть Владыку. Наши мужчины тогда понесли туда просо, женщины – ликли красивые… Ликли ладные я ткала! Нынче пряжу мне поручают, только лишь. Мол, одежду вшами завшивлю или испачкаю.

      – Ты про Куско скажи… куда?! – Чавча поднял сестричку и сунул в ямку у входа, чтоб там топталась.

      – Куско из золота… – Мать уставилась на закат в мечтах. – Там один квартал – наших десять селений! Башни – до неба. Пальи там – в сребротканых рубахах, ликли их тонкие, как туман, в смарагдах, обувь их – золото с бирюзой, волосы заплетают нитями серебра… Там инки! Уши как Солнце, Чавча, сверкают! И ходят в золоте, носят их на носилках. Глянут на пýреха – и тот мёртвый! Силу им Солнце дал – их Отец… На меня там один смотрел из носилок. Я ведь красивая… – Мать, вздохнув, принялась тереть клубни пальцами.

      Побросав их в солому, чтобы промёрзли, оба в лачуге лущили кукурузу, высматривая сквозь дырявую крышу темень, чтоб пойти на совет.

      – Мы бедные?