Пир (сборник). Владимир Сорокин

Je ne sais се qui me prit…

      – Это пройдет, радость моя. – Саблин поцеловал ее руку, поднял бокал. – Господа, я ненавижу говорить тосты. А посему – я пью за преодоление пределов! Я рад, если вы присоединитесь!

      – Avec plaisir! – воскликнула Румянцева.

      – Присоединяемся! – поднял бокал Румянцев.

      – Совершенно! – тряхнул брылами Мамут. Бокалы сошлись, зазвенели.

      – Нет, нет, нет… – затрясла головой Саблина. – Сережа… мне плохо… нет, нет, нет…

      – Ну, Сашенька, ну, голубушка наша… – надула губы Румянцева, но Саблин властно поднял руку:

      – Silence!

      Все стихли. Он поставил недопитый бокал на стол, внимательно посмотрел на жену.

      – Что – плохо?

      – Нет, нет, нет, нет… – быстро трясла она головой.

      – Что – нет?

      – Мне плохо, Сережа…

      – Что – плохо?

      – Плохо… плохо, плохо, плохо…

      Саблин резко и сильно ударил ее по щеке.

      – Что тебе плохо?

      Она закрыла лицо руками.

      – Что тебе плохо, гадина?

      Тишина повисла в столовой. Павлушка горбато замер с бутылкой в руке. Савелий стоял с обреченно-непонимающим лицом.

      – Посмотри на нас!

      Саблина окаменела. Саблин наклонился к ней и произнес, словно вырезая каждое слово толстым ножом:

      – Посмотри. На нас. Свинья.

      Она отняла руки от лица и обвела собравшихся как бы усохшими глазами.

      – Что ты видишь?

      – Лю…дей.

      – Еще что видишь?

      – На…стю.

      – И почему тебе плохо?

      Саблина молчала, вперясь в Настино колено.

      – Не стоит так откровенно не любить нас, Александра Владимировна, – тяжело проговорил Мамут.

      – Хотя бы учитесь скрывать свою ненависть, Сашенька, – нервно усмехнулась Румянцева.

      – Поздновато, – глядела исподлобья Арина. – В сорок-то лет.

      – Ненависть разрушительна для души, – хрустнул пальцами отец Андрей. – Ненавидящий страдает сильнее ненавидимых.

      – Как это все глупо… – грустно покачал головой Румянцев.

      – Зло не глупо. Зло – пошло, – вздохнул Лев Ильич. Саблина вздрогнула:

      – Да нет… господа… я не…

      – Что – нет? – сурово смотрел Саблин.

      – Я…

      – Савелий! Отдай ей нож и двузубец!

      Повар осторожно приблизился к Саблиной, протянул приборы ручками вперед.

      – Пожалуйте.

      Саблина взяла и посмотрела на них, словно видела впервые.

      – Ты будешь обслуживать нас, – опустился на свое место Саблин. – Будешь вырезать куски на заказ. Ступай, Савелий.

      Повар вышел.

      – Давайте есть, господа, пока Настя не остыла! – Саблин заложил себе угол салфетки за ворот. – На правах отца новоиспеченной я заказываю первый кусок: левую грудь! Павлушка! Неси бордо!

      Саблина встала, подошла к блюду, воткнула вилку в левую грудь Насти и стала отрезать. Все прислушались. Под коричневой хрустящей корочкой сверкнуло серовато-белое мясо с желтоватой полоской жира, потек