Пир (сборник). Владимир Сорокин

А я никого не родила. – Настя наступила кончиком парусиновой туфельки на муравья.

      – Хосподи, о чем тужить-то, золотце мое! – колыхнулась няня. – Тебе ли красоту на семя пущать? Ты на другое сподоблена.

      Коса мертвым питоном вытягивалась между лопаток.

      На белой веранде задушенно похрипывал ослепительный самовар, наглый плющ лез в распахнутые окна, молодой лакей Павлушка гремел посудой. Отец, мать и Лев Ильич сидели за столом.

      Настя вбежала:

      – Good morning!

      – А-а-а! Именинница! – Нескладный, угловатый, как поломанный шезлонг, Лев Ильич принялся вставать.

      – Попрыгунья, – подмигнул жующий отец.

      Настя поцеловала его в просвет между черной бородой и крепким носом:

      – Спасибо, papa!

      – Покажись, русская красавица.

      Она вмиг отпрянула, встала в первую позицию, развела руками: летнее оливковое платье с вышивкой, голые плечи, бисерная лента вокруг головы, вспыхивающий бриллиант на средостении длинных ключиц.

      – Voilа!

      – Леди Макбет Мценского уезда! – белозубо засмеялся отец.

      – Сережа, Бог с тобой! – махнула салфеткой мать.

      – Хоть сейчас под венец! – стоял, держа перед собой длиннющие руки, Лев Ильич.

      – Типун, брат, тебе на язык! – Отец подцепил вилкой алый пласт семги, шлепнул к себе на тарелку.

      – Давеча, Настенька, когда мы про Усача говорили, я едва удержался, чтоб не вручить вам, – полез во внутренний карман узкого пиджака Лев Ильич. – И слава богу, что не поспешил!

      – Поспешишь – людей насмешишь. – Отец лихо кромсал семгу.

      Лев Ильич протянул Насте костлявый кулак, раскрыл. На смуглой, сухой и плоской, как деревяшка, ладони лежала золотая брошь, составленная из латинских букв.

      – «Transcendere!», – прочитала Настя. – А что это?

      – «Преступи пределы!» – перевел Лев Ильич.

      – Ну, брат! – Отец замер с вилкой у рта, покачал крутолобой головой. – А меня упрекаешь в буквальном понимании!

      – Позвольте, Настенька, явамужипришпилю… – Лев Ильич, как богомол, угрожающе занес руки.

      Настя приблизилась, отвернув голову и глядя в окно на двух белобрысых близнецов, детей кухарки, идущих по воду с одним коромыслом и пятью ведрами. «Зачем им коромысло?» – подумала она. Прокуренные пальцы с огромными толстыми ногтями шевелились у нее на груди.

      – День рождения, конечно, не именины… но, коли уж Сергей Аркадьевич поборник прогресса…

      – Вот испорти только мне аппетит! – сочно жевал отец.

      «Как же пять ведер повесить на одно коромысло? Странно…»

      – Ну вот… – Лев Ильич опустил руки и, щурясь, резко подался назад, словно собираясь со всего маха ударить Настю своей маленькой головою. – А вам к лицу.

      – Merci, – быстро присела Настя.

      – Вполне сочетаются, – мать смотрела на бриллиант и на брошь.

      – Вот отец Андрей ка-а-к возьмет, да ка-а-к подарит Настасье Сергеевне еще какой-нибудь bijou, вот тогда ка-а-к станет наша Настасья Сергеевна елкою рождественской! – разрезая теплую булку, подмигнул отец дочери.

      – А ты, papa,