Принцесса-невеста. Уильям Голдман

о чем?

      – Не знаю. Не помню.

      – Опять про Стэнли Хэка?

      (В те годы и еще много лет Стэн Хэк был третьим бейсменом у «Чикагских щенков»[22]. Я однажды видел его с открытой трибуны, и даже на таком расстоянии у него была светлейшая улыбка, какая мне только встречалась, и я по сей день готов поклясться, что он несколько раз улыбнулся мне. Я его обожал. И бил он так, что мама не горюй.)

      – Про Бронко Нагурски. Это футболист такой. Великий футболист, и вчера в газете написали, что он, может, вернется к «Чикагским медведям»[23]. Он ушел, когда я был маленький, но если вернется и я кого-нибудь уговорю меня сводить, я тогда увижу, как он играет, и, может, тот, кто меня отведет, с ним тоже знаком, и я тогда, может, увижу Бронко Нагурски после игры, а если он проголодается, я ему дам бутерброд, – может, я бутерброд с собой прихвачу. И я вот думал, какие бутерброды любит Бронко Нагурски.

      У нее аж плечи опустились.

      – У тебя замечательно развито воображение, Билли.

      Не помню, что я ответил. Наверно, «спасибо» какое-нибудь.

      – Но приспособить его к делу мне не удается, – продолжала она. – Почему так?

      – Наверно, мне нужны очки, а книжек я не читаю, потому что слова мутные. Тогда понятно, почему я все время щурюсь. Может, если б я сходил к окулисту, а он прописал бы мне очки, я бы читал лучше всех в классе и вы бы не оставляли меня все время после уроков.

      Она только указала себе за спину:

      – Займись делом, Билли. Сотри с доски.

      – Да, мэм. – Я стирал с доски лучше всех в классе.

      – Мутные слова? – после паузы переспросила мисс Рогински.

      – Ой нет, это я придумал.

      И я вовсе не щурился. Но она так расстраивалась. Постоянно. Это уже третий год длилось.

      – Я почему-то никак до тебя не достучусь.

      – Вы не виноваты, мисс Рогински.

      (Она была не виновата. Ее я тоже обожал. Маленькая такая толстушка, но я мечтал, чтоб она была моей матерью. У меня не очень-то складывалось, она же для этого должна была сначала выйти за моего отца, а потом они бы развелись, а папа женился бы на маме, и это вроде ничего, мисс Рогински надо ведь работать, поэтому я стал жить с отцом – тут все логично. Вот только они, кажется, были не знакомы, папа и мисс Рогински. Встречались раз в год на рождественском концерте, туда приходили все родители, и я следил как ненормальный, все высматривал тайную вспышку или взгляд, который мог означать лишь «Ну, как делишки, как живешь после нашего развода?» – но все не срасталось. Она мне была не мать – просто учительница, а я был ее личной зоной катастрофы, и катастрофа росла не по дням, а по часам.)

      – Ты выправишься, Билли.

      – Да уж надеюсь, мисс Рогински.

      – Ты просто поздний цветик. Уинстон Черчилль был поздним цветиком, и ты тоже.

      Я хотел было спросить, за кого он играл, но у нее был такой тон, что я догадался не спрашивать.

      – И Эйнштейн.

      Его я тоже не знал. И не знал, что за цветик такой. Но елки-палки, хорошо бы я был поздним цветиком.

      Когда мне стукнуло двадцать шесть,

22

Стэнли Кэмфилд Хэк («Улыбчивый Стэн», 1909–1979) выступал третьим бейсменом «Чикагских щенков» (Chicago Cubs) в 1932–1947 гг., а в 1954–1956 гг. был менеджером команды.

23

Бронислав Нагурски (1909–1990) – канадско-американский игрок в американский футбол и рестлер, был фуллбеком «Чикагских медведей» (Chicago Bears) в 1930–1937 гг., затем вернулся на один сезон в 1943 г., когда команда выиграла чемпионат НФЛ у «Вашингтонских краснокожих» (Washington Redskins).