Последнее звено. Виталий Каплан

книгу чиновник. И тут я увидел, чем он делает записи, что заменяло ему романтическое гусиное перо.

      Обыкновенная шариковая ручка. Такие в электричках продают по три штуки на десятку.

      Регистрация покупки свершилась в рекордный срок, и мой теперь уже законный владелец тронул меня за плечо.

      – Пойдемо, Андрее. Кони те заждамши. Да не зыркай бирючьи, линия ти про ста будет. Такожде и хвороба та целима есть.

      Утешает, значит. Интересно, какую это хворобу он во мне обнаружил? И что за линию имеет в виду?

4

      Усадьба у боярина Волкова оказалась не очень-то и масштабна. Всей челяди, как я понял из его объяснений, пока мы ехали в телеге, одиннадцать человек, я двенадцатым буду. И дом тоже – далеко не царский дворец и даже не княжеский терем.

      Участок, прочем, довольно приличный, соток пятьдесят, подметил я глазом опытного дачника. И состояние вроде бы вполне приличное – двор чисто подметён, перед домом клумбы с цветами, где-то за домом – примыкающие к нему сараи, овины и амбары, ещё дальше – огороды и сад.

      Дом оказался всего лишь двухэтажным, впрочем, первый этаж каменный, что, наверное, считается тут немереной крутизной. Второй – из брёвен, крыша черепицей крыта, причём разноцветной – синие, красные и чёрные плитки составляли затейливый узор.

      Я поймал себя на том, что приглядываюсь к дому точно покупатель. Ещё немного – и скажу: «заверните». Нет чтобы терзаться мрачными мыслями. Похоже, их, мрачных, слишком много выплеснулось из меня в «торговом зале», и теперь внутри было какое-то отупение.

      Пожилой мужик, правивший лошадьми, соскочил с телеги, закрыл здоровенные ворота на брус толщиной с руку, продев его в чугунные скобы. Потом принялся неспешно распрягать лошадей.

      – Пойдемо, – потянул меня за рукав боярин Волков Александр Филиппович.

      И мы поднялись на высокое, метра в полтора, крыльцо, прошли сквозь тёмные сени, затем – в просторную комнату никак не меньше той, где я вчера очнулся. В центре имелся длинный стол, вдоль него тянулись узкие лавки, а по стенам – лавки широкие, не меньше метра на вид. И эти широкие лавки были застелены каким-то тряпьём. На стенах висели пучки сушеных трав, отчего запах тут держался вполне приличный – полынь и ещё что-то, к чему я сходу не сумел подобрать названия.

      – То храмина людская, – пояснил боярин, садясь на ближайшую лавку. – И снедают ту, и почивают людие. Разумееши ли?

      Разуметь-то я разумел, но мысли мои сейчас занимал другой вопрос. Уместно ли сесть, или так вот и придётся стоять столбом перед боярином? Какие у них тут правила?

      – По тя писано, – продолжал Александр Филиппович, – держит бо тя хвороба та преждепамятна. Темже убо и мове словенской худо разумееши.

      Я, наконец, решился и сел рядом. Будь что будет. В конце концов, я ихней мовы не разумею, значит, мне простительно.

      – Что такое хвороба преждепамятная? – всё в том же отупении спросил я боярина.

      – Восстани – поморщился он. – Неподобно при господине том хлапу сидючи. А хвороба та известна есть, да целима. Димитрие! – неожиданно