Темное время суток. Фантастический роман. Ян Бадевский

рыскают где-то, но не атакуют. Готовят штурм.

      – Ефимыч!

      Кадилов открыл глаза.

      – Чего тебе?

      – Не спать.

      Ветеран зевнул. Помял пальцами неразгаданный кроссворд. И пошел ставить чайник.

      Дождь барабанил по крыше.

      А в коридоре, за стойкой, кто-то храпел.

      Нет. Сопел.

      Рамон вскочил, отшвырнув пластиковый стул. Ствол «аграма» взметнулся, отслеживая цель – взмывшее над кассой лохматое тело. Поджарый молодой вервольф. Никита расстрелял его одиночными. Два в грудь, один в голову. Шагнул в сторону. Тело шмякнулось на стол, разломив столешницу и раскидав фарфоровые кружки. Прокатилось еще с метр и врезалось в угол стеллажа. Упало несколько бутылок с минералкой.

      Звон бьющегося стекла. Закатки.

      – Твою…

      Кадилов разнес голову сунувшемуся в проем медведю. Леа, скатившись с матраса, обнажил меч. Снова выстрелы – Матей палит из «Макарова» по влетевшей в зал птице. Ворон-переросток с небывалым размахом крыльев. И небывалой аэродинамикой. Переверт легко уклонялся от огня, меняя углы и высоту с проворством мухи. Леа, выполнив сальто, оказался на стойке. Взмах – и левое крыло твари отсечено. Еще взмах – красные брызги и перья. Крушение аппарата.

      Рамон навел пушку на проем. Теперь – черную дыру в стене (падая, медведь сорвал занавеску). Рядом стояли Кадилов и Матей. Три ствола – в одну точку. Леа, застывший в боевой стойке, с занесенным над головой мечом. Истошно орущий Игорек…

      Безмятежный Лайет.

      Сидит на полу, скрестив ноги. Статуя пофигиста. Никакой он не наемник, подумал Рамон. Вообще не солдат. На кой ему Форт? Для чего он здесь, в оккупированном срезе?

      – Лайет, – обратился он к новичку. – Останешься с ребенком. Попробуй успокоить.

      Чужак кивнул.

      – Матей, Леа – со мной. Ефимыч – держи проход.

      Втроем они медленно двинулись по темному коридору. Рамон чертыхнулся, споткнувшись о медвежий труп.

      – Я свет включу, – предложил заправщик.

      – Не надо, – Рамон прищелкнул к «аграму» подствольный фонарик. Узкий луч всверлился в черноту. – Глаза привыкли.

      Рамон свернул к черному ходу. Тщательно обследовал дверь. Переверты явно пробовали ее на прочность, но дерево, обитое листами из нержавейки и укрепленное арматурной решеткой, выдержало.

      Выстрел.

      Крик.

      Подсобка.

      Рамон бегом преодолел отрезок, отделявший его от провала в загроможденное ящиками помещение. Луч заметался, выхватывая то пластиковый контейнер, то корчившуюся в предсмертных судорогах рысь, то зажимающего горло бледного Матея. Леа с мечом у стремянки. Распахнутый в ночь люк. На крышу. Вот откуда они лезли. Шатались над головой, гремели жестью, а Никита не мог взять в толк – что за звуки. Гадство.

      Он склонился над заправщиком. Тот что-то пробулькал. Не жилец…

      Рамон шагнул к стремянке. Под подошвами неприятно хлюпало.

      Переглянулся с Леа.

      Два прыжка – и китаец на крыше. Рык. Глухие удары. Возня. Рамон не ждет – взбирается по стремянке,