Темное время суток. Фантастический роман. Ян Бадевский

среднего роста индивидуума, короткую стрижку, выдающиеся скулы, неопределенного цвета глаза. Странную хламиду наподобие пальто, расшитую забавным орнаментом. Мокрую хламиду. Сверху обрушивались подсвеченные галогенкой белесые потоки воды, площадка перед мотелем представляла собой бурлящую жидкую среду. С подбородка незнакомца падали капли.

      По кафельной плитке, звякнув, поехали ключи.

      – Я один, ребята.

      Рамон нагнулся, поднял связку. Нашел нужный ключ, левой рукой вставил в скважину. Провернул два раза.

      Дверь открылась.

      Незнакомец вошел.

      – Стой здесь, – бросил Рамон. И высунулся в проем. Проверить обстановку. События не заставили себя долго ждать: от заправочных автоматов отделись две смазанные тени, метнулись к магазину. Волки. Авангард.

      Рамон нажал на спуск и провел стволом слева направо. Очередь скосила гостей почище стального клинка. Гигантская лужа порозовела.

      Ночь закричала.

      Ну, сперва взвизгнула. Рев десятков звериных глоток, вопль злобы и ненависти. Кто-то с силой втащил Рамона внутрь и захлопнул дверь. Ефимыч. Закрыться он не успел – мощный удар буквально отшвырнул его к дальней стене. В помещение ворвалась непогода. А еще – нечто быстрое и упитанное. Кабан. Обрез вылетел из руки Кадилова и теперь был далеко. Рамон начал поднимать «аграм» – но медленно, слишком медленно. Кабан задержался на секунду – именно столько времени ему потребовалось, чтобы сориентироваться. Хватило. В причинно-следственную цепочку врубился Леа. Сверкнул клинок, украшенный иероглифами, вычерчивая смертоносную окружность. Кабан развалился. На равные половинки. Взгляду Рамона предстала тошнотворная мешанина вывалившихся внутренностей.

      Опомнившийся незнакомец рывком закрыл дверь. Ключ заворочался в скважине.

      Вовремя. Бронированное стекло затрещало под градом ударов, но выдержало. Устояла и коробка.

      Рамон повернулся к пришельцу.

      – Ты сказал, что один.

      В его словах и голосе отчетливо звучало недоверие. Парень в хламиде попятился. И уперся в дверь. Лишь тонкий пласт бронированного стекла отделял его от скребущих когтей, жадного урчания и клацающих клыков. Некое растянувшееся мгновение звуки беспрепятственно сверлили тишину магазина. Затем – как отрезало. Тут же раздался сонный детский плач. Успокаивающий шепот Матея…

      Взгляд незнакомца что-то выражал, и Рамон пытался это уловить. Наверное, страх. Нормальное чувство – для войны.

      Губы человека разлепились:

      – Я был один.

      – Нет! – рявкнул Рамон. – Тебе чудилось, что ты один. Существенная разница.

      – Не трожь его, Никита, – Ефимыч шарил по кафелю, разыскивая обрез. Ствол обнаружился под стеллажом. – Он не виноват.

      – Они могли влезть сюда. – В горле у Рамона пересохло. – К нам. К ребенку.

      – Могли, – Ефимыч поднялся. – Но не сделали. Он успел закрыть дверь. Он человек.

      Рамон пожал плечами.

      – Это еще требуется доказать.

      – Мужики… – начал незнакомец.

      – Ефимыч, –