Лучшая фантастика XXI века (сборник). Кори Доктороу

брат Джейми, вот когда мы его потеряли.

      – Не надо говорить об этом.

      – Понимаешь, после этого все изменилось. Вот что заставило твою мать так себя вести. Большинство кого-то потеряли, но ты же знаешь этих Рихтеров. Этот большой дом на холме. Когда выпадал снег, они все катались на санках. Тогда мир был другим.

      – Не могу себе представить.

      – Ну, мы тоже. Никто ни о чем не догадывался. Но поверь, мы старались догадаться. Все пытались угадать, что еще они учинят. Но снег? Я хочу сказать, как можно быть таким бессовестным?

      – Сколько?

      – О, тысячи! Тысячи.

      – Нет, я имею в виду Рихтеров.

      – Все шестеро. Сначала дети, потом родители.

      – Но ведь необычно, что и взрослые заразились?

      – Ну, мы не играли в снегу, как они.

      – Значит, тебе удалось что-то почувствовать.

      – Что? Нет. Мы тогда были слишком заняты. Очень заняты. Хотел бы я вспомнить. Но не могу. Чем мы были тогда заняты. – Он трет глаза и смотрит в окно. – Это не ваша вина. Хочу, чтобы ты знала: я это понимаю.

      – Папа.

      – Я имею в виду детей. Просто мир, который мы вам дали, такой злой, что вы не поняли разницы.

      – Мы поняли, папа.

      – Ты все еще не поняла. О чем ты думаешь, когда думаешь о снеге?

      – О смерти.

      – Ну вот, в том-то и дело. А до того, как это случилось, снег означал радость. Мир и радость.

      – Не могу представить.

      – Об этом я и говорю.

      – Ты хорошо себя чувствуешь?

      Мама накладывает спагетти, пододвигает ко мне тарелку, прислоняется к кухонному столу и смотрит, как я ем.

      Я пожимаю плечами.

      Она прижимает холодную ладонь к моему лбу. Делает шаг назад и хмурится.

      – Ты ведь ничего не ела у этих девочек?

      Я качаю головой. Она собирается что-то сказать, но я говорю:

      – А другие дети ели.

      – Что? Когда?

      Она наклоняется ко мне так близко, что я вижу резкие линии макияжа на ее коже.

      – Бобби. И другие дети. Они ели конфеты.

      Она сильно ударяет ладонью по столу. Тарелка с макаронами подпрыгивает, ложка тоже. Проливается немного молока.

      – Я же тебе говорила? – кричит мама.

      – Бобби сейчас все время играет с ними.

      Она смотрит на меня, качает головой и с мрачной решимостью стискивает зубы.

      – Когда? Когда они ели эти конфеты?

      – Не знаю. Несколько дней назад. Ничего не случилось. Они сказали, что конфеты хорошие.

      Мама, как рыба, молча открывает и закрывает рот. Она резко поворачивается, хватает телефон и выходит из кухни. Дверь захлопывается. В окно я вижу, как мама расхаживает по заднему двору, размахивая руками.

      Мать созвала городское собрание, и все пришли на него, одетые как в церковь. Не было только – по очевидным причинам – Менменсвитцерзендеров. Большинство привели детей, даже младенцев, которые сосали большой палец или уголки одеяла. Я была там, Бобби со своим дедом тоже; его дедушка сосал пустую трубку и что-то шептал внуку во время обсуждения, которое