Лучшая фантастика XXI века (сборник). Кори Доктороу

Гэлвину Райту пришлось пустить в ход молоток, чтобы восстановить тишину. Мама выпрямилась и сказала:

      – Вы рискуете жизнью, лишь бы доказать свою правоту.

      – Что ж, ты совершенно права, Мейлин, – сказал он, глядя прямо на мою маму и говоря так, словно они были наедине, – но я держу эти конфеты в доме, чтобы расстаться с куревом. Я заказал их через правительственный каталог. Они совершенно безвредны.

      – Я никому не говорил, откуда они, – сказал Бобби, посмотрев сначала на мою маму, а потом отыскав в комнате меня, но я сделала вид, что не заметила его взгляд.

      Когда мы уходили, мама взяла меня за руку, и ее красные ногти впились мне в запястье.

      – Молчи, – сказала она, – не говори ни слова.

      Она отправила меня в мою комнату, и я уснула одетой, все еще подбирая фразы для извинения.

      На следующее утро, услышав звон колокольчиков, я схватила ломоть хлеба и ждала на пороге, пока они спустятся с холма. И встала у них на пути.

      – Чего тебе еще? – спросил Бобби.

      Я предложила хлеб, как малыш в церкви протягивает руки к богу. Плачущая девочка заплакала сильней, ее сестра схватила Бобби за руку.

      – Что ты делаешь? – закричал Бобби.

      – Это подарок.

      – Какая ты дура! Убери хлеб! Боже, да уберешь ли ты его?

      Я опустила руку, корзина с хлебом висела у меня в руке. Теперь плакали обе девочки.

      – Я только хотела быть хорошей, – сказала я, и мой голос дрожал, как у женщины-птицы.

      – Боже, ты разве не знаешь? – спросил Бобби. – Они боятся нашей еды, ты что, не знала?

      – Почему?

      – Из-за бомб, дура! Почему бы тебе хоть раз не подумать своей головой?

      – Не понимаю, о чем ты.

      Козы звенели колокольчиками, и тележка ездила взад-вперед.

      – Бомбы! Ты что, не читала учебник истории? В начале войны мы сбрасывали им бомбы в такой же упаковке, как пакеты с продуктами. Бомбы взрывались, когда к ним притрагивались.

      – Мы так делали?

      – Ну, наши родители делали. – Он покачал головой и натянул вожжи. Тележка покатила мимо, обе девочки прижимались к Бобби, словно я была опасна.

      – Ах, мы были так счастливы, – сказал папа, погружаясь в воспоминания. – Мы были как дети, такие невинные… ничего не знали.

      – Чего не знали, папа?

      – Что с нас хватит.

      – Хватит чего?

      – Всего. С нас хватило всего. Это он летит?

      Он смотрит на меня водянистыми синими глазами.

      – Давай я надену на тебя шлем.

      Он отбрасывает шлем, ударившись слабыми пальцами.

      – Перестань, папа. Хватит!

      Он пытается артритными пальцами расстегнуть ремень, но не может. И плачет в ладони, покрытые пятнами.

      Они пролетают.

      Сейчас, когда я оглядываюсь назад, чтобы увидеть, какими мы были в то лето, до трагедии, я начинаю понимать, что хотел мне сказать отец. Он говорил не о тортах, и не о почтовых каталогах, и не о воздушных путешествиях. Хотя все это он использовал в рассказе, он имел в виду не это. Когда-то были другие эмоции. У людей