Русский Париж. Елена Крюкова

трапезу, тихо, слезно пели:

      – Передай платок кровавый

      Милой любушке моей…

      Ты скажи: она свободна,

      Я женился на другой!

      Взял невесту тиху, скромну

      В чистом поле под кустом…

      Повенчальна была сваха —

      Сабля вострая моя-а-а-а-а…

      Калена стрела венчала

      Середь битвы роковой…

      Вижу, смерть моя приходит!

      Черный ворон… весь я тво-о-о-ой…

      А потом беззвучно шевелили губами, закрывали матерчатыми руками расписные фарфоровые лица маленькие, милые, старые куколки. Да разве куклы плакать умеют? Они не умеют даже петь. Птицы, птицы за них поют. А они лишь намалеванные алой краской ротики с торчащими, как у зайца, крохотными зубками, печально разевают.

      *

      Жену Шевардина, Матильду Михайловну, похоронили на кладбище Пер-Лашез. Стоя у свежего могильного холма, Шевардин пробормотал: «И меня, и меня вот здесь, с ней рядом». Художник Козлов один слышал это. Дочери, Марфинька и Машура, плакали так, что носы распухли, как помидоры, а глаза склеились в азиатские щелочки.

      На другой день после похорон к Шевардину явился Пако Кабесон. Не один: с дамой. Крепко держал за острый локоть высокую черноволосую, похожую на испанку женщину в белом длинном платье, в невестиной прозрачной фате. Оказалась русской.

      – Благословите нас православной иконой, Прохор Иванович! – Голос женщины срывался. Профессиональное ухо схватило: отличные высокие ноты, оперный тембр, ей бы в опере петь. – Вы для меня – бог. Еще когда вы прилетали с гастролями в Буэнос-Айрес… Я ни одного спектакля не пропустила! Вы мне как отец. Вы для меня… вся Россия… которую мы… мы…

      Кабесон пришел ей на помощь.

      – Мощь России не сломить! Еще поднимет голову! Видите, месье Шевардин, женюсь на русской жене! И, думаю, положу новую моду в Париже! Отныне все французы будут жениться на русских! За русскими женами охотиться!

      Шевардин потрепал за плечо друга. Пако ему по пуп ростом. Мал золотник, да дорог.

      – Извольте, благословлю! Марфинька, неси сюда икону Феодоровской Божией Матери!

      Бережно, как младенца, принял икону из рук Марфиньки. Заступница, Владычица, Царица Небесная… Всех спасет, всех к груди прижмет, плачущих, сирых…

      Пако и Ольга встали перед Шевардиным на колени. Хорошо, Машка сегодня полы намыла, юбки да брюки не запачкают.

      – Благословляю вас, друзья мои… дети мои… Богородица, не я, благословляет вас…

      Тяжело поднял икону. Медленно перекрестил ею сначала Пако, потом Ольгу.

      Поднес икону к губам Пако. Потом – к лицу Ольги. Ольгины мокрые от слез губы коснулись позолоченного оклада, как скола льда.

      На коленях стоят – оба одного роста.

      Протянул Ольге икону Богородицы.

      – Возьми… доченька. Теперь она с тобой будет всегда, коли уж благословил.

      – Поедемте с нами на венчанье наше, Прохор Иваныч!

      – Где венчаетесь-то? На рю Дарю – или в домашней