Рассказы. Повести. Эссе. Книга вторая. Жизненный экстрим. Владимир Гамаюн

для трусиков, но тот находится ещё ниже, и он с широкими, с кружевами резинками, а чёрные, почти под саму попу, чулки подчёркивают белизну полоски голого тела выше чулочков. И это был выстрел в сердце старателя жаканом и картечью по яйцам. По понятным причинам, ей нельзя нагибаться, но она крутится в проходе, нагибаясь к пассажирам и смущая их, то крупной, голой до самых сосков грудью, то широкой, филейной частью, разделенной пополам какой-то цепочкой, надо думать, это виртуальные трусики. Но раз на цепи, так, может, это пояс верности?

      Она заехала в наше купе: «Мальчики, минералка, холодненькая минералка, кто желает, у кого головка вава?». Старатель, высокий худой, ещё не старый мужик, не в силах отвести взгляд от прелестей красотки, он пожирает её глазами, раздевает взглядом и, вдруг решившись, спрашивает: «А водочки у тебя не водится?» – «А почему нет, для хорошего человека вообще ничего не пожалею». – «Сколько?» – «Что сколько?» – «Водка 500 р». – «Ну а ты сама?» – «А я стою недёшево, сам видишь, какой «товар», моя цена – 50000 тысяч рублей, и всю ночь я твоя, делай со мной, что хочешь и куда хочешь». – «Забито! Пошли скорей». – «Да ты что такой горячий, в десять вечера заходи в ресторан, а потом сразу пойдём ко мне». – «Замётано!

      Тут нужно внести ясность, что всё это происходило во времена миллионеров, тогда многие ходили в миллионщиках, а старатели тем паче.

      Промучился мужик до вечера, а потом, как лось сквозь тайгу, ломанулся на встречу с самкой. В купе он заявился только утром, сам едва на ногах стоит, а глаза светятся от восторга: «Вот это, мужики, баба, в жизни такой не встречал и никогда не встречу, жаль, что она сделана в одном экземпляре. Сегодня опять пойду, отдам ей „лимон“, не деньгах счастье, мужики, а вот в таких вот женщинах. Жаль, что у неё семья, дети, муж, а с такими, как я, она просто подрабатывает, она говорит, что все девочки в поезде этим занимаются, и мужьям об этом знать ни чему».

      Дай бог, чтобы побольше было вот таких старательских баек, со счастливым концом.

      «Добрый дяденька»

      В эту же осень, в это же время, с той же артели другой старатель, не менее уверенный в себе, чем Криворожские хохлы, ехал в отдельном купе, с того самого «Ерофей ПАЛЫЧА». На руках у него было 22 «лимона» целковых, а это было то время, когда миллионеров было, как собак нерезаных. Так вот сидит этот «хрен моржовый» в своём купе, напевая близкую и понятную ему песенку Высоцкого: «Я на Вачу еду плачу, еду с Вачи хохочу». На столе у него и колбаска хорошая, и балычок, проезжая Байкал, он купил на пирсе у бабулек омулей да икорки омулёвой литровую баночку. Это уже для дома, своим гостинец дефицитный. Для себя взял картохи отварной, горячей, бочковых огурчиков в пупырышках, грибочков солёных баночку. Всё есть на перроне, пирсе паровозном, покупай, раскошеливайся. Ну, жратвой вроде затарился и пивка десяток бутылочек тоже взял. Едет мужик кайфует, любуется природой за окошком, сидит, блин, как в «кине»: пиво пьёт, табачище смолит. Хорошо ему, чёрт подери, красота, а душа поёт и подгоняет стук колёс. Так уж