Рассказы. Повести. Эссе. Книга вторая. Жизненный экстрим. Владимир Гамаюн

Старушка-мать по своему простодушию и рассказывает: «У мого Кольки, як гроши кинчаюца, вин бэрэ якись бумажки, идэ в район, а виттиля прыежае вже с грошми. Тай мабудь воруе дэсь».

      Вот старая «удружила» сыну. Мыколу разбудили и полупьяного увезли в район, в тамошнее отделение милиции, ладно, что он догадался прихватить с собой аккредитив, привычка сработала. Там стали его «пытать», «видкиля у нёго стильки грошей, почему вин нэ робэ, и шо цэ за отпуск половына року?»

      Мыкола кажет им отпускную справку из артели, справку о заработке и аккредитивы. Менты в полных непонятках: «Якиж цэ гроши? И нэ можэ чоловик стильки зароблять. Цэ брэхня!» Коля говорит им: «Поехали в сберкассу, сами увидите». Поехали, получили, набрали выпивки и через несколько часов вся доблестная районная милиция была на «бровях». К вечеру Кольку вернули на хутор с почётом и извинениями, только ещё пьяней чем до «того».

      Поскольку он уже по новой «завёлся», то для пущего «куражу» закупил на «корню» местное сельпо, вместе со всем товаром и засидевшейся в девках грудастой хохлушкой. Она давно уже томилась, спала и видела во снах своих девичьих, что у неё муж-красавец и добытчик, а по двору бегает дюжина ребятишек, никак не меньше, потому что с такими титями как у неё меньше никак не может быть.

      Для сельчан Колька вытащил из «сельпа» все продукты: муку, сахар, соль, макароны, крупы и многое другое; для себя с зазнобой оставил: водку, курево и какую-то закусь в банках, консервы. Окна Мыкола закрыл наглухо, а на двери навесил все таблички, какие только нашёл в лавке: «Я болею», «Я в райони», «Учёт», ну и т. д. От себя на картонке чёрным «оливцем» Мыкола написал большими буквами: «НЕ СТУЧАТЬ!», пошли вы все на …!

      Молва о дармовых продуктах птицей пролетела по хутору, всё расхватали в момент, не обошлось и без жертв, как-то: попорченные причёски, порванные кофтёнки – это, конечно, у женщин, а вот у казаков фингалы и даже выхлестнутые наскоро и не по злобе зубы. Всего этого Колька со своей пассией уже не видел и не слышал. У него, как у глухаря на току, заклинило слух, он пел свою любовную песню и видел только свою пышную самочку. Ровно трое суток лавка была на «карантине», и все эти дни сельчане приходили словно нищие на паперть, в ожидании «манны небесной». Но, увы! Лишь на четвёртый день из дверей показалась опухшая, но счастливая рожа Мыколы. Праздник окончен, пора опять в путь-дорогу, и этот последний загул и стал его «лебединой песней».

      Перед отъездом он оставил матери столько грошей, сколь вся деревня и за год не получала. Уезжал, убегал ночью, потому что половина хутора изъявила желание бросить родные нивы и податься с ним на заработки. Про своё обещание жениться на титястой хохлушке он забыл, как только вышел из «сельпа». Не судьба знать!

      Как всё непросто в жизни этой

      Конец февраля, март время начала ремонта техники, а значит и время собирать рюкзак в дорогу. Чему я вовсе не обрадовался