Андроид лёгкого поведения. Николай Старинщиков

ей по горло за эти три дня. Мы уйдём в лес и не вернёмся сюда никогда.

      – Я понимаю тебя, Катенька … Но мы обязаны…

      – Уходим…

      – Уже вечер. Нам не добраться назад…

      Кошкин стоял в растерянности. Не добраться – значит, возможно, погибнуть. Может быть, этой же ночью, нарвавшись на волчью стаю, о которой недавно писали в сети.

      Тем временем солнце садилось всё ниже, от городских строений тянулись под гору громадные длинные тени.

      – Я бы не советовал ехать в ночь, – сказал Кошкин.

      Взгляд у него скользнул по груди девушки. Потом застрял у неё на шее – там, где билась едва заметная усталая жилка. Кошкин давно мог быть дома, потому что ничто его не связывало с этими людьми, но жилка под тонкой кожей теперь не отпускала его. Она просила решения быстрого и точного. Как тот пароль, который не давался ему в последнее время.

      – Обещали похолодание, – продолжил он. И тут же добавил: – Вы можете заночевать у меня.

      – Мы и так вам обязаны, – оживился Фёдор Ильич.

      От напряжённого разговора Кошкина слегка лихорадило.

      – У нас есть, где жить, – говорила девушка. – У нас дом в лесу. Пусть живут себе. Видит бог, мы пытались, но нам не дали вразумить эти головы.

      – Назад… К природе… – соглашался с нею отец. – Будем собирать там грибы…

      В наступающих сумерках, шагая косогором вдоль чугунного ограждения, они подошли к двухэтажному кирпичному дому.

      – Вот и жилище моё, – сказал Кошкин.

      Он уже взялся за ручку двери, собираясь пропустить впереди себя своих новых знакомых, как услышал за спиной шорох автомобильных шин. На углу бокового проезда остановилась машина со световым маяком, за ней ещё одна.

      – Не двигаться! – гремело над улицей.

      На дорогу из машин выскочило не менее дюжины человек. Яркая желто-зеленая форма на них зловеще светилась. Подобное свечение не сулило ничего хорошего.

      – Руки вверх! Я Татьяноха! – раздалось снова.

      – Черти тебя принесли…

      Кошкин содрогнулся. Татьяноха командовал городской милицией, созданной по решению местного правительства в помощь федеральной полиции. Не успел Кошкин ещё что-нибудь сказать, как его облепили со всех сторон, ухватили за руки и с хрустом надели наручники.

      Пульсара с дочерью прижали лицом к стене и, заведя руки за спину, тоже надевали на них наручники.

      – Кто вы?! – орал, оборачиваясь, Фёдор Ильич. – Я буду жаловаться прокурору! Я пойду к губернатору!

      – Пойдёшь! – радостно соглашался с ним сухой рыжий мужик в штатском, лет за сорок, в форменном чепчике. Это и был Татьяноха. – Мы тебя обязательно отпустим… – говорил он торопливо. – Но ты запишись к нему на приём для начала, потом ори…

      Он замолчал, отворачиваясь, и в тот же миг, словно бы передумав, вдруг яростно уцепился пальцами в Федину шею. Ноги у Феди при этом подкосились, он сначала как будто повис у стены, а потом повалился боком в асфальт.

      – Что вы делаете! – кричала Катя. – Вы не имеете права!

      Дальше ей не