Редко лошади плачут. Повести и рассказы. Владимир Петровский

пожал плечами. В первые дни я написал письма матери, Ирине, потом сидел возле печки, смотрел в огонь и слушал радио.

      – А что тут можно вечером делать?

      – Пошли, – кивнул Толик и направился к конторе. – Отдохнем немножко.

      Он зашел в какую-то комнату на первом этаже, а я прошелся по холлу. На стенах были нарисованы лошади – бегающие, прыгающие, даже плавающие… Мне кто-то уже сказал, что это Толмач привез сюда однажды художника, который и разрисовал весь конзавод.

      Толик подошел ко мне не один.

      – Вот это – Лена, – сказал он важно. – А это – Женя.

      Я сначала даже растерялся, потому что еще не видел, чтобы в Воздвиженках кто-нибудь красился, а Лена была раскрашена, как плакат. У нее было широкое, очень детское лицо и полная фигура взрослой женщины.

      – Очень приятно, – сказал я.

      Она на меня посмотрела так многозначительно и глупо, что мне стало скучно и совсем расхотелось связываться с Толиком, но отказываться было уже поздно.

      – Ну что, Леночка! – Толик потер ладони. – Приглашай нас в гости, да и пойдем.

      – А работа как же, Толянчик? – Она снова кокетливо на меня посмотрела.

      – Какая еще работа… Ну, давай, – собирай манатки и пошли. Давай, давай, – Толик подтолкнул ее к комнате и, обернувшись, подмигнул мне очень хитро.

      Ничего неожиданного у Лены дома не произошло. Она поставила на стол две бутылки с какой-то красно-бурой отравой, и мы пили, играли в карты, ходили еще в магазин; Толик веселился, а я скис. В голову полезли невеселые мысли, и я не пытался их отогнать. Ну подготовлю я Рефлекса, думал я, а потом? Надо ведь как-то заполучить его в Москву, не век же здесь сидеть… Да и в Москве может быть все, хотя бы травма – и нет коня.

      Толик с Леной о чем-то разговаривали, а я вел себя гнусно: пил и молчал. Лена вначале посматривала на меня довольно игриво, но я никак не отвечал, и она полностью перенесла внимание на Толика. Не то чтобы я собирался ограничивать себя здесь только работой, просто неспокойно было на душе.

      Поздно вечером пришла хозяйка. Лена оказалась тоже приезжей и снимала здесь комнату. Толик, сидевший рядом с ней на кровати, постарался задвинуть ногой в угол бутылки, но они попадали и, гремя, выкатились на середину комнаты. Хозяйка молчала и смотрела на нас выжидающе. Я встал, взял шапку, куртку, пошел к двери. У меня болела голова и хотелось только спать.

      – Ну а я-то что ж … – Толик тоже поднялся и озадаченно посмотрел на Лену. – Что ж я-то?

      – Иди, цыганчик, иди! – сказала она, улыбаясь. – Потом еще придешь…

      Мы вышли. Хозяйка посмотрела нам вслед и захлопнула дверь.

      На улице было темно, снег скрипел у нас под ногами так громко, что где-то поблизости залаяла собака. Толик брел впереди, засунув руки в карманы телогрейки и покачиваясь. Я никак не мог сообразить, где находится мой дом, – знал, что где-то рядом, но отыскать в темноте не мог.

      Толик остановился.

      – Запутался, –