Редко лошади плачут. Повести и рассказы. Владимир Петровский

остановился, развернувшись перед голубым домиком автостанции. Старухи тащили свои мешки наружу; я подождал, пока они вышли, спрыгнул на удивительно чистый снег и отправился разыскивать конзавод. Было морозно и я торопился, насвистывая песни о замерзшем где-то здесь поблизости ямщике. На мои вопросы все показывали вперед: дальше, дальше, – и я прошел изогнувшуюся среди дымящих, как паровозы, изб улицу, потом долго шагал по вылизанной ветром скользкой белой дороге – и увидел, наконец, высокий забор с аркой, на которой дугой выгнулась надпись «Воздвиженский конный завод». На арке были нарисованы еще две огромные лошадиные морды, которые придали мне настроения, и я бодро прошел мимо будки сторожа к двухэтажному каменному зданию, где, очевидно, помещалась контора.

      Я приблизительно знал Толмачеву манеру работать. Сейчас как раз начало рабочего дня, значит, он сидит где-нибудь в конторе и беседует о том – о сем с достойным, на его взгляд, человеком. Это, конечно, не значило, что он вообще не занимается делами. Просто Пашка говорил мне, что спортгруппа у них начинает работать в три часа, и я был уверен, что до трех Толмач в конюшне не покажется: старик наверняка не решается вмешиваться в неспокойную жокейскую работу.

      В конторе было тихо и пахло опилками.

      – Где тут у вас начкон? – спросил я у проходившей мимо женщины. Начкон должен быть в Толмачевом представлении достойней всех.

      – Наверху, – сказала она.

      Я поднялся по широкой лестнице. В конце второго этажа сидел возле окна лохматый черноволосый парень в телогрейке и кирзовых сапогах, облепленных соломой. Этот свой, с конюшни, подумал я и спросил:

      – Где начкон?

      Парень мотнул головой: там, дескать, – и, пристально посмотрев на меня, спросил:

      – Из Москвы?

      – А что, заметно?

      Он поднялся из кресла и, подойдя ко мне, протянул руку:

      – Толик. Нам Толмач все уши прожужжал. Приедет, говорит, мастер из Москвы… Ты ведь Малышев?

      – Малышев.

      – Ну вот… Я кандидат, еще тут два перворазрядника есть, в общем – команда будет теперь.

      – Сделаем, а как же без команды, – сказал я. – А Толмач у начкона?

      – Та-ам, – протянул Толик, направляясь снова к креслу. – Уже час сидят, ля-ля разводят…

      Толмач ничуть не изменился с тех пор, как я видел его в последний раз. Сутулясь, блеснул хитрым глазом исподлобья:

      – А-а, Женечка… – Неуклюже встал со стула, представил меня:

      – Это вот тот самый спортсмен, которого мы ждем.

      Эта фраза звучала бы здорово, не будь она сказана в Воздвиженках. Серьезный и строгий, под стать своему серому костюму, начкон протянул мне руку.

      – Очень хорошо, – сказал он, обращаясь к нам обоим. – Идите к директору, в отдел кадров. И работайте.

      Директор, здоровенный голосистый мужик, отнесся ко мне с подозрением:

      – Удрал?.. Из Москвы-то, а?..

      Толмач