Перед половодьем. Борис Верхоустинский

Мужчину, чтобы разорвать белыми зубами его горло, чтобы упиться кровью своего врага!

      Но Черный Мужчина этого не понимает:

      – Гм!.. Ирландский сеттер… Жаль, если найдутся его хозяева. Купить на выставке – рублей полтораста Чистая порода! Василида, сведи его в кухню и накорми.

      – Папочка, милый, подари мне его, а я тебе подарю желтую денежку и ружье… Да… и ружье подарю тебе, оно еще не изломано.

      Черный Мужчина гладит рыжего пса:

      – Хорошо, клоп, хорошо!.. Если никто не придет за ним, он твой, только вот не кусается ли?

      – Нет! – за ним не придут! – убежденно говорит маленький человек, – не бойся его: он добренький!

      Пес одобрительно смотрит печальными человеческими глазами, похлопывая пушистым хвостом по полу.

      Василида же приносит из кухни корочку хлеба, стоит в двери и манит:

      – Ну, ну! Подь-ка сюды, собачка… Ну же! Эва, неслух какой, прости Господи!

      Собака величественно поднимается с пола и, с гордо поднятой головой, идет на зов.

      – Все-таки, Виктор, когда ты впустил этого пса?

      Святая ложь, приходи на спасение!

      – Утречком… Он плакал под окном, а я открыл ему двери… Да, я открыл ему двери… Он бедненький.

      – Никогда больше не делай этого, Виктор. Ты можешь простудиться или впустить жулика, который убьет папу с мамой.

      – А меня он тоже убьет?

      – Тоже.

      – Ножиком?

      – Кто знает, может быть, ножиком.

      – И неправда, ты врешь все: меня он не тронет – я маленький.

      Рыжий пес у двери обертывается, ласково смотрит на мальчика и исчезает, вместе с красной нянечкой – Василидой.

      Маленький же человек, уже окончательно одетый, подходит к окну. Вереницы белых, безглазых бабочек медленно и лениво совершают свой полет от дымно-серого неба до черной позднеосенней земли. Отныне на полях белая скатерть, отныне – холодная зима. Дед Мороз высоко взмахнет кузнечным молотом и закует в синюю броню звонкие ручьи, широкие реки, торфяные болота и многорыбные озера.

      – Господи! Помилуй папу, маму и всех православных христиан! – молится мальчик, стоя на коленях перед кроткою Богородицей, робко выглядывающей из позолоченного кивота.

      – Мамочка! а за собак можно? – вдруг озабоченно спрашивает он.

      Отец улыбается, а мать нервничает:

      – Ты всегда, Виктор, с шалостями! Я тебя в угол поставлю, подожди.

      Но маленький человек упорен, тихо-тихо лепечет он детскими устами:

      – Милый Боженька, помилуй и бедного Матроса!

      Молитва кончена.

      Уходят в столовую пить утренний кофе.

      4

      Комнаты растянулись в одну линию: чашку кофе до дна, иконке – поклон, и скорее к осмотру их.

      Здравствуй, зеркало, висящее в промежутке окон гостиной! Все комнаты, все предметы отразились в тебе убегающей вдаль перспективой.

      Угловато-унылые кресла – под орех, сиденья плюшевые…

      Мрачный стол покрыт кружевною красною скатертью! Его давят, ему надоели