Перед половодьем. Борис Верхоустинский

Мужчина опять берется за ручку чемодана.

      Путь в гору. Кругом темно, впереди же тускло-желтые мигающие глаза; они растут, светлеют, и уже видно, что это не звериные глаза, а сонные фонари набережной.

      …Опять под ногами скользкие камни мостовой, но ни реки, ни ломовых телег, ни горы, похожей на стену. С правого, холмистого берега, где раскинулся город, путники переехали на левый, низменный, к ютящейся около вокзала слободе. Домики здесь небольшие, деревянные; набережная узкая; чернеет ограда невысокой церкви, купол которой спаян с полуночным небом.

      Идут, идет. Ноги устали, на щеках еще не высохли соленые слезинки.

      Скоро слобода кончается.

      …Темное поле, вой ожесточенного ветра и мрак, поглощающий троих людей… Дорога – глина, размытая дождями, но впереди брезжит слабый огонек.

      К нему!..

      Чу! Где-то протяжно и тоскливо завыл пес: если мордою вверх, то к пожару, мордою вниз – к мертвецу.

      Огонек приближается. Внезапно перед маленьким человеком вырастают темные железные ворота, с фонарем на верху их.

      Маленький человек боязливо ухватывается за сак матери: как бы не оставили его у этих мрачных ворот замка Синей Бороды. После в высшей степени подозрительного сближения матери с черным незнакомцем, ей нельзя особенно доверять.

      За воротами же – шумное сморкание и – шлеп! шлеп! – ковыляет толстая тетушка на коротких ножках. Ее видно сквозь промежутки чугунной изгороди. Красная, курносая, а в руке густо навощенный фитиль, кидающий багрянец на изрытое оспой лицо.

      Ветер бесится, злобствует, дует с ненавистью на колеблющееся пламя фитиля, оплетается вместе с подолом красной юбки вокруг коротеньких ног женщины – и треплет рыжую косичку, тонкую, как крысиный хвост.

      Бренчит связка ключей, калитка при воротах открывается:

      – В добрый час, хозяюшка!.. Прошу любить-жаловать!

      – Здравствуйте!

      – Баринушка! Чемоданчик дай-ка мне. Ох! родненький, – тяжкой, поди?.. Эва, пузан какой!

      Черный Мужчина молча передает чемодан курносой бабе, – та, быстро и весело семенит короткими ножками к высокому крыльцу двухэтажного деревянного дома. Фитиль в ее левой руке скудно освещает дорогу.

      За ней! За ней!.. Пошли и утонули в темных, негостеприимных сенях. Маленький человек крепче ухватывает сак матери и вздрагивает – из окружающей тьмы зловеще блестит пара зеленоватых огоньков. Уж не леший ли убежал из мглистого леса и притаился в маленькой щели бревенчатых стен?

      Ближе! Рядом! У ног! О, Господи!

      – Ой! Мама! я боюсь, тут змей блестит!

      Но в ответ мирное мяуканье, – кур-нэ-мэ! – страхи рассеиваются:

      – Кис! Кисонька!.. Послушай, это твоя кися?

      – Моя! – говорит Синяя Борода.

      – А не кусается?

      – Если за хвост не дергают, не кусается.

      Медленно и важно скользит, с легким поскрипыванием в петлях, обитая клеенкой дверь, впуская путников в ярко освещенную переднюю.

      …Тепло; из кухни – запах жареного мяса; на стене желтые вешалки.

      Маленький человек жмурится, потом широко открывает васильковые доверчивые глаза.

      – А