Аскольдова тризна. Владимир Афиногенов

у Ильмень-озера на другой стороне от Новгорода…»

      «И опять взвились над “Медведем” сине-желтые паруса и сделались под ветром упругими, как бедра молодой роженицы…» – пел далее скальд Рюне.

      Дракарра норманнов преодолела Варяжское море, вошла в Нево-озеро, а оттуда в реку Волхов, но вскоре ее остановила многочисленная дружина Рюрика. Водим спервоначалу не захотел заметить знаков старшого – поднятых над головой скрещенных мечей, показывающих, что «Медведю» дальше хода нет. Когда же плавание продолжилось, плотная туча стрел полетела с берега, и от парусов остались лишь клочья, которые жалко повисли на мачтах и шкотах. Дракарра причалила к берегу. На словах старшой передал приветствие Рюрика двоюродному брату и повеление поселиться недалеко от Старой Ладоги. Храбрый вынужден был подчиниться, хотя потом от злости долго скрипел зубами.

      Провожая глазами дружинников Рюрика и увидев на их щитах белое изображение рарога, он подумал: «Нелегко будет кречету в борьбе с соколом… Я принес на крыльях печаль, да не передастся она тем, для кого предназначена, дорогая матушка… Ладно, пока поселимся среди дикого народа, имя которому водь, а там посмотрим…»

      «На берегу озера Нево мы возвели земляные, высотой в тридцать локтей валы, представлявшие из себя кольца – одно внутри другого. Пересекли их крест-накрест прямыми линиями деревянных частоколов – концами строго на юг, север, восток и запад. И в основание каждой линии врыли ворота с могучими створами, открывающимися на четыре стороны света, – рассказывал в сагах Торфинсон. – В каждом отделении лагеря мы срубили по четыре дома под прямым углом друг к другу, так что они образовали квадрат. А в центре его поставили сторожевую вышку».

      …Возведение норвежского лагеря велось под руководством опытного строителя – грека Афарея, плененного еще отцом Водима. Грек и сына Кастора обучил своему ремеслу: за время, проведенное в неволе, Афарей хорошо познал нравы хозяев: их укрепленные лагеря возводил так, что они видом своим напоминали жилище верховного божества Одина – Валгаллу. Рабов-греков – хороших мастеров – викинги возили, как и пиктов, всюду с собой.

      «Наша крепость, построенная греками, тоже стала обителью избранных воинов… – говорилось в висах дружинного скальда. – Правда, у нас, как в священном чертоге Одина, не было шестьсот сорок дверей, в которые одновременно могли войти сразу девятьсот шестьдесят воинов… Но лагерь, обнесенный валами-кольцами, точь-в-точь походил на Валгаллу. Только мы были живые, а чертог Одина служил пристанищем для павших героев. Эйнхерии[34] продолжали, как на земле, сходиться в кровавой сече, а вечером пировали. Убитые в этих схватках поднимались и участвовали в пирах наравне с уцелевшими. Во главе стола, как всегда, восседал сам творец и создатель рода человеческого, бог-воитель, мудрец и судья Один со своей женой Фрейей и братом богом-громовержцем Тором, у которого за пояс был засунут каменный молот.

      Отличившимся в бою воинам дочери Одина и Фрейи девы-валькирии подносили чаши с медом, неиссякаемым источником, вытекающим из вымени козы Гейдрун, и подавали

34

Эйнхерии – погибшие воины-герои, попавшие в палаты Одина, его избранники.