Иго любви. Анастасия Вербицкая

у нас Мольера? Как обидно за публику, за это студенчество, которое рвется в театр, а ему вместо хлеба дают камень!..

      Спектакль кончен. Надежда Васильевна выходит из ложи. Хованский ждет ее у лестницы, уже в шинели.

      – Не позволите ли вы мне проводить вас, уважаемая Надежда Васильевна? – спрашивает Муратов.

      Она краснеет. Она растерялась. Хованский подходит, бледный от злобы.

      – Надежда Васильевна… Я вас жду, – тихо, но значительно говорит он…

      – А!.. – коротко срывается у Муратова. – Прошу извинения…

      Как долго помнила Надежда Васильевна это выразительное «А!..» Она смущена, взволнована. Ей жаль Муратова.

      – Он хочет вас купить, – резко, неожиданно для самого себя говорит Хованский, когда захлопнулась за ними дверца кареты.

      – Что?.. Что такое?

      – Я говорю, что Муратов хочет вас купить. Он так богат…

      – Боже мой!.. Но разве я крепостная, чтоб меня можно было купить?..

      Даже губы ее дрожат от обиды.

      – Он вам не нравится?.. Он имеет большой успех.

      – Мне никто не нравится! – гневно срывается у нее.

      – Даже я? – вкрадчиво спрашивает он и обнимает ее.

      Но она отворачивается. В сердце жгучая боль. Она так гордилась уважением своего единственного «друга»…

      – О чем вы плачете? – удивляется Хованский.

      – Это пройдет… простите… Не говорите мне только ничего о Муратове.

      Карета останавливается.

      – Что это такое? – спрашивает она, не узнавая местности. – Где мы?..

      – Я прошу вас ко мне, на чашку чая…

      – Нет… нет… ради Бога!.. Прикажите ехать домой…

      Но за стеклом уже стоит высокая фигура лакея.

      – Выходите, – стиснув зубы, говорит Хованский, когда дверца отперта. И он выскакивает из экипажа.

      Боясь скандала, боясь насмешки лакея, поборов свою дрожь и возмущение, она покорно выходит. Опираясь на руку Хованского, она поднимается по освещенной лестнице в его кабинет;

      Нет… Чего ей бояться?.. Князь Хованский не может быть низким, развратным, ничтожным. Он не оскорбит ее. Не будет играть ее чувством.

      Всюду ковры, коллекция дорогих трубок и драгоценного оружия, неподдельная красного дерева мебель empire. Удушливо пахнет табаком и духами.

      – Садитесь… вы моя гостья, – говорит он и звонит в колокольчик.

      – Подайте чаю, вина, фрукты, конфеты…

      Она прихлебывает чай из тонкой прозрачной чашечки. Но от вина отказывается. Хованский пьет, и лицо его краснеет. Вдруг он встает и запирает дверь на ключ.

      Когда он подходит к Надежде Васильевне, она видит его тупой, воспаленный взгляд. Как изменилось его лицо!.. Ей страшно.

      Она невольно встает. Но он грубо хватает ее в объятия.

      – Оставьте… Пустите… или я закричу! – гневно говорит она.

      – Не надо ломаться, – сквозь зубы отвечает он. – Если я вам нравлюсь, зачем вы меня мучите?

      – Но я не хочу этого… Я ничего не хочу! – с отчаянием