Иго любви. Анастасия Вербицкая

попытку вырваться. Но он ее не выпускает. Его уста шепчут бессвязные, но, в сущности, заученные слова любви.

      Она слушает скорее с ужасом, чем с радостью.

      – Вы смеетесь надо мною?

      – Но почему же? – спрашивает он, целуя ее щеку. Она не хочет дать ему своих губ.

      – Полноте!.. Вы и я… Какая же мы пара?

      – Но почему же? – повторяет он, силясь повернуть к себе ее лицо.

      – Ради Бога, пустите… Оставьте!.. Я так… так хорошо о вас думала… Вы такой… особенный…

      – Но почему же? – нелепо твердит он, ничего не сознавая, ничего не видя, кроме ее изогнутых и манящих губ. И собственный взгляд его туп и жесток, как взгляд разъяренного самца.

      Наконец… Его поцелуй хищен. Нет в нем нежности…

      Она вырвалась, упала на стул и плачет. Он потерял уже власть над собою. Но она протестует. Она не дает до себя дотронуться. Она умоляет его уйти.

      – Почему же?.. Разве я вам так противен?

      – Ах, нет… Ах, что вы? Вы такой… необыкновенный, – плачущим голосом отвечает она.

      – Вы не верите моей любви?

      – Нет, конечно… Как можете вы любить меня?.. Вы смеетесь…

      Он нетерпеливо пожимает плечами. Она глупее, чем он ее считал. Что за романтизм? Да еще у актрисы!.. Настоящая провинциалка… «Любить!» Конечно, о любви тут нет речи. Но кто гонится за словом?

      Храп за стеной, достигнув высочайших нот и какого-то звериного, страстного напряжения, вдруг обрывается. Наступает мгновенная тишина. Затем раздается сознательный кашель проснувшегося человека.

      «Пора уйти! – думает Хованский. – Какая досада!..» Но приключение начинает его захватывать. Если она, действительно, не ломается и не переоценивает себя, то ее наивность восхитительна. Это невинная девушка… Возможно ли?..

      И вновь разгораясь, он умоляет ее завтра вечером разрешить ему проводить ее из театра.

      Он уходит, наконец. Она слушает у окна чмоканье копыт по грязи.

      В комнате остался сладкий запах его духов. Этот аромат говорит ей о другой, неведомой ей жизни, куда она никогда не войдет, как равная ему, этому белокурому принцу…

      И опять звучат слова Луизы: «Но когда рухнут грани различий… Когда с нас слетит ненавистная шелуха состояний… Когда люди будут только людьми… Там я буду богата… Там я буду знатна…»

      Она рыдает, пряча лицо в подушку.

      Ни минуты ей не приходит в голову, что талант высоко поднял ее над жизнью, где господствуют Хованские.

      Уже сереет рассвет, а она все без сна мечется на постели… Он целовал ее… Но не это волнует ее и обессиливает. Не раз за эти годы ее целовали грубо, силком, возбуждая в ней только протест и отвращение. Один Садовников… Нет, нет!.. Здесь не то… Как это ни странно, но чувственность ее дремлет. Желания ее спят. Этот человек слишком высок, слишком недосягаем для нее. Ему можно только поклоняться. Так, именно так любит Луиза Миллер Фердинанда фон Вальтера. Луиза тоже дает целовать себя, оставаясь невинной. И если Хованский завтра опять потребует поцелуев, найдется ли у нее сила отказать ему?.. «Нет, нет!..» – с тоской и восторгом думает она… Но