Нулевое досье. Уильям Гибсон

в израильском армейском лифчике. Холлис, которая, уходя, забрала с собой ключ, сейчас видела, что в графине осталось всего на палец виски. Хайди пила редко, но крепко. Она лежала под грудой мятого шмотья, включавшей несколько малиновых столовых салфеток и дешевое пляжное полотенце в расцветке мексиканского серапе. Очевидно, уходя от муйла, Хайди затолкала в чемодан все нестираное и спала под ним, не под кабинетовским одеялом.

      – Завтрак?

      Холлис принялась быстро складывать вещи с кровати. Здесь был большой пакет маленьких острых инструментов, кисточек с тонкими кончиками, миниатюрных баночек с краской, кусочков белого пластика. Как будто Хайди усыновила двенадцатилетнего мальчика.

      – Это что?

      – Психотерапия, – прохрипела Хайди.

      Затем произвела звук, словно стервятник, готовящийся отрыгнуть что-то совсем уж гадкое, но Холлис слышала его прежде и даже вроде бы помнила, у кого Хайди ему научилась: у неестественно светлокожего немецкого клавишника с татуировками, расплывшимися, как фломастер на туалетной бумаге. Она положила пакет с загадочными предметами на комод и сняла трубку с телефона. Аппарат был французский, начала двадцатого века, но сплошь обклеенный марокканскими бусинами, как мундштук кальяна на Большом базаре, что создавало ощущение пестрой змеиной кожи.

      – Кофейник черного кофе, две чашки, – сказала она дежурной. – Тосты без масла, большой апельсиновый сок. Спасибо.

      Подняла древнюю футболку с логотипом Ramones, под которой оказалась тридцатисантиметровая фаянсовая рефлексологическая модель уха, расчерченная красными линиями. Холлис положила футболку на место, расправив логотип.

      – А как у тебя? – спросила Хайди из-под груды мятого тряпья.

      – Что у меня?

      – Мужики.

      – Ноль, – ответила Холлис.

      – А как тот, который прыгал с небоскребов в костюме белки-летяги? Он был славный. Даррел?

      – Гаррет, – сказала Холлис. Она не произносила этого имени, наверное, год и предпочла бы не называть сейчас.

      – Ты из-за него здесь? Он вроде англичанин.

      – Нет, – ответила Холлис. – В смысле да, англичанин, но я здесь не поэтому.

      – Ты с ним познакомилась в Канаде. Тебе его Бигенд подогнал? Я его тогда не видела.

      – Нет, – сказала Холлис, боясь искусности Хайди в этой, более мучительной распаковке багажа. – Они друг с другом не знакомы.

      – Ты не спишь со спортсменами, – сказала Хайди.

      – Он был другой.

      – Все они другие.

      – И муйло тоже?

      – Нет, – ответила Хайди. – Это я хотела быть другой. Он был типичная штамповка, только не моя. Я думала, смогу пожить чужой жизнью. Убрать гастрольные шмотки. Закупаться в торговых центрах. Водить машину, какую и не думала водить. Хлеб печь, представляешь? Тайм-аут.

      – Ты не показалась мне очень счастливой тогда, в Лос-Анджелесе.

      – Выяснилось, что он типа творческая личность. Я выходила за налогового бухгалтера. Он начал продюсировать инди-фильмы. И намыливался