Мертвое озеро. Николай Некрасов

стойте!

      Федор Андреич остановил лошадь и тревожно спросил:

      – Что такое?

      Аня соскочила с дрожек и, сказав: «Я забыла зонтик», пустилась бежать назад.

      – Экая шалунья! – сердито сказал Федор Андреич и крикнул громко:– Назад! назад!

      Аня остановилась и тихо пошла к дрожкам.

      – Назад! – повторил Федор Андреич, и когда Аня подошла к нему, он спросил своим сердитым голосом, страшно хмуря брови: – Куда вы так бежали? а?

      – Взять зонтик!

      – И для такой дряни стоит бежать за версту?.. Садитесь! – повелительно прибавил Федор Андреич.

      Аня села, и ей стало страшно одной в лесу с сердитым Федором Андреичем, у которого лицо никогда еще не казалось ей так угрюмо, а глаза так блестящи, как теперь. Сердце у ней застучало, и она готова была бежать от него.

      – Держитесь крепче за меня! – отрывисто сказал Федор Андреич, давая свободу лошади; но Аня не решалась дотронуться до его руки.

      – Что же вы боитесь! я не укушу! – раздражительно заметил Федор Андреич.

      Подъезжая к дому, он насмешливо спросил:

      – Ну что, съел я вас?

      И когда старичок встретил их, Федор Андреич сказал:

      – Ну трусиха же ваша внучка, чуть шеи не сломала.

      – Господи! как? что? – тревожно воскликнул старичок, обращаясь к своей внучке, которая, поцеловав его крепко, отвечала:

      – Ничего, я не ушиблась!

      – Какая жара сегодня! – заметил Федор Андреич и, сев на крыльцо, вытер платком лицо, горевшее, как раскаленное железо.

      Аня о чем-то задумалась и машинально следила за лошадью, которую кучер проваживал по двору.

      – Уж не изволите ли вы сердиться? – спросил Федор Андреич, окинув Аню пристальным взглядом.

      – Я устала, – ответила она и ушла.

      – Ее надо почаще брать с собой… ужасная трусиха, да и моцион ей нужен! – провожая глазами Аню, заметил Федор Андреич.

      – Странно! а на вид такая храбрая, – в недоумении отвечал старичок. – Спасибо, – с чувством прибавил он, – спасибо, что ты о ней заботишься, как родной отец.

      – Разве я ей не родня? – обидчиво сказал Федор Андреич.

      – Больше, чем родной! Но она девушка добрая: она оценит твое расположение к ней. Мы чувствуем всё, всё, что ты для нас делаешь.

      И у старичка слезы дрожали на ресницах.

      – Что это! как вам не стыдно! Я, слава богу, и чужих пригрел в своем доме. Вы увидите впоследствии мое расположение к вам. Я не люблю вполовину делать добро. Вы стары, а ей нужна опора.

      – Я даю тебе право, или, лучше, ты его уже приобрел своими благородными поступками: устрой ее судьбу.

      После этого разговора они пошли в гостиную и застали Аню в слезах, сидящую на ступеньке террасы.

      Гнев охватил Федора Андреича; он заходил по террасе, бормоча: «Вот мило – плакать каждую минуту!»

      И потом требовал, чтоб она сказала причину.

      – Я сломала гребенку и потеряла зонтик! – всхлипывая, отвечала Аня.

      – И вы из таких пустяков плачете, как будто вас теснят здесь, а?

      – Она глупенькая! – перебил