Три страны света. Николай Некрасов

но знаешь ли, за что он рассердился сегодня? за горбуна: зачем я неласково его принимаю! А я, признаться, его не люблю, хоть муж и превозносит его, даже называет своим благодетелем.

      – Мне кажется тоже, что он добрый старик, – заметила Полинька. – Какие страшные истории рассказывает!

      – Разве он у тебя был? – с удивлением спросили Кирпичова.

      – Да, он принес мне работу, да что-то за ней не идет.

      – Странно! – сказала Надежда Сергеевна. – А сам просил мужа познакомить его с тобою и все о тебе расспрашивал меня.

      – А, понимаю! – смеясь, сказала Полинька. – Верно, он боится, что я ему долгу не заплачу. Ну, пускай придет. Да он, право, предобрый, и как только узнал, что я с тобой знакома, сейчас дал денег. Я ему очень благодарна… Вот он бы на меня рассердился, зачем я заняла у него.

      – А писем еще не получала? – спросила вдруг Надежда Сергеевна.

      – Нет, – с тяжелым вздохом отвечала Полинька.

      – Завтра твое рожденье.

      Полинька смутилась и поспешила оправдать Каютина.

      – Верно, в дороге, – сказала она.

      – Он писал, что приехал в деревню к своим старым знакомым?

      – Да.

      – И после уж не писал? Да он тоже ветреник и беспечен, как мой муж.

      – Что же делать! Молод еще: остепенится.

      – Дай бог!

      И Надежда Сергеевна сомнительно покачала головой.

      Так они долго толковали, и, наконец, Кирпичова ясно высказала, что боится знакомства Полиньки с горбуном. Полинька звонко смеялась и шутила, что сама начинает чувствовать к нему влечение. -

      У окна своей мастерской башмачник прилежно вдергивал снурки в новенькие ботинки. Наконец он поставил их на стол, присел и долго осматривал со всех сторон. Довольная улыбка озарила его лицо; он начал их гладить, потом опять поставил, отошел далеко и любовался. Огромные стенные часы с неуклюжим розаном на циферблате вдруг зашипели, точно их стали поджаривать, и скоро потом прозвучали три печальные и напряженные удара, кончившиеся долгим гуденьем. Башмачник встрепенулся, по пальцам счел часы и, осторожно поцеловав ботинки, как будто они уж были на чьих-нибудь ножках, спрятал их в комод. Потом он оделся, завязал в платок несколько пар башмаков разных фасонов и величин и вышел со двора. Проходя Струнниковым переулком, он все что-то рассчитывал и улыбался… Наконец он вошел в один дом. В небольшой кухне, очень грязной, люди, тоже не очень чистые, толкались и ссорились: кому итти в лавочку за уксусом; а уксус понадобился барыне, которая поссорилась за столом с барином, отчего у нее заболела голова. Кто лизал блюда, снятые с господского стола, кто пил кофе; говорили все разом, и каждый старался перекричать другого. При появлении башмачника крик на секунду умолк; но никто не отвечал на его учтивый поклон. Он поклонился еще и еще – то же безответное презрение. Ссора возобновилась с такими резкими выражениями, что башмачник краснел и морщился, наконец, потеряв надежду, чтоб его заметили, он решился возвысить голос:

      – Доложите господам, что башмачник пришел.

      – Есть у нас время! подождешь! – крикнула горничная, допивая чашку кофе.

      – Мне нужно домой итти, –