Камень соблазна. Николя Бюри

Другие присоединились к избиению. Их азарт делал удары еще больней. Вдруг я услышал, как Ги приказал прекратить бить меня. Склонившись надо мной, он обыскал мою одежду. И в конце концов нашел зашитый отцом в подкладку плаща кошелек с платой за обучение.

      – Смотрите, какой ганглий извлек я из малыша Жана, облегчив его страдания! Друзья мои, это же моя первая хирургическая операция!

      Они оставили меня лежать на земле.

      Ночью у меня болело все тело, вдобавок я ненавидел себя до такой степени, что желал себе еще горших мук. Бог грозно взирал на мои выкрутасы. Я решил доказать, что способен вести праведную жизнь. На следующий день я, словно парализованный, сидел в помещении, где преподавал Кордье. Не дождавшись начала урока, я попросил слова и упрекнул мэтра в том, что он разрушает догматы Церкви, вместо того чтобы сначала разъяснить ее истины.

      – Не кипятись, Ковен. Да, правда, я люблю вводить в заблуждение своих учеников, чтобы они поняли, что истины тоже являются производными от слов.

      – Но кто вы такой, чтобы ставить под сомнение истины, провозглашенные отцами Церкви?

      – Жан, я обучаю прежде всего языкам, и впоследствии, если я тебя оставлю, ты увидишь, сколь по-разному они расцвечивают смысл вещей. Но тебе еще предстоит многому научиться. Поэтому следуй своей дорогой, иди в Монтегю! Я делюсь с учениками своими мыслями и не могу позволить себе иметь дело с теми, кто мне не доверяет. Меня никогда не испытывали ни мучениями, ни костром. Возможно, когда-нибудь мы сможем сопоставить наши мнения. Еще один совет. Если там тебя в чем-нибудь уличат, неважно, по какой причине, никогда не утверждай, что ты не виновен, иначе они будут бить тебя до тех пор, пока ты сам не поверишь, что виновен.

      – Спасибо. Даже если латыни в Монтегю учат не так хорошо, как у вас, я прежде познаю истину, нежели заблуждения, достойные виселицы. До свидания, мэтр.

      Подойдя к дверям коллегии Монтегю, я вспомнил, что Жерар четко мне объяснил, что прежде, чем идти туда, где думают, надо пойти туда, где учат думать правильно. Кордье нарисовал мрачный портрет Ноэля Беды, ректора Монтегю. Ректор оказывал изрядное влияние на нравственные и религиозные принципы в государстве Франциска I. Он первым предал анафеме Лютера, а его жалобы не раз приводили людей на костер. Он добился осуждения «Зерцала грешной души», сочинения Маргариты Наваррской, сестры короля. Кордье настойчиво советовал мне не произносить ее имени в присутствии ректора. Тот ее ненавидел. Явная симпатия к ней могла навлечь на меня множество неприятностей. Рабле сказал, что ради защиты ортодоксального вероучения Беда готов сжечь всю Францию.

      Знаменитый хулитель гуманизма принял меня без промедления. Едва я вошел, как тотчас ощутил запах прогорклого жира. Весь вид ректора свидетельствовал о его крайнем пренебрежении собственной особой: маленького роста, он к тому же был горбат и пузат; на нем было надето заляпанное фиолетовое платье, на бугристом лице красовалась многодневная щетина, а лохматые пучки волос заменяли брови и торчали из ушей. Подняв руку, он сделал мне