Камень соблазна. Николя Бюри

мои: в делах мирских следует все тщательно взвесить. Вы готовы умереть, служа вашей пастве, или… или мы с вами пришли к соглашению?

      Брат Жорж вздохнул. Безутешный ризничий, кивнув в знак отказа от претензий, отправился к себе.

      Отец смотрел на Жоржа так, словно перед ним сидела крыса.

      – Что еще?

      – Мне кажется, ты учишь Ги дурному, а мне бы не хотелось, чтобы мой Жан попал в беду. Ну, соображаешь? Я знаю, о чем говорю, и, если снова об этом ус лышу, без промедленья расскажу епископу.

      Ризничий вернулся с бритвой и тазиком горячей воды.

      – Хорошо! Покончим с этим! – нетерпеливо произнес брат Жорж.

      Трое мужчин встали у меня за спиной. Взяв меня за волосы, брат Жорж поднял мне голову. Быстро и без церемоний мне выбрили тонзуру, и двое клириков посвятили меня в сан.

      – И когда мы получим деньги? – настойчиво спросил Жерар.

      – Присылайте мальчика в конце каждого месяца, – нетерпеливо ответил ризничий.

      Жерар подавил недовольство.

      – Через два года он отправится в Париж, в семинарию. А через несколько лет, когда вернется, счета нашего прихода перейдут к нему, если, конечно, Господь меня услышит.

      Я увидел, как исказились лица обоих клириков, охваченных одной и той же холодной яростью.

      «Это великий и неповторимый день!»

      Жерар то и дело повторял эти слова, прожужжал мне все уши. Мне исполнилось четырнадцать. Я уезжал, вольный в своих поступках.

      Я был худ, одет в черное. Попал в ритм, заданный неумолимым Жераром Ковеном. Мне предстояло выучиться, чтобы получать бенефиции, которые верующие миряне выделяли нуайонскому капитулу. Я был в восторге от предстоящей мне долгой дороги. Ведь я столько читал, столько учился, чтобы соответствовать тому будущему, которое начиналось сегодня, ибо Жерар вряд ли останется моим всемогущим наставником, и его гневное око больше не будет следить за мной. Возле дома он дал мне последние наставления относительно учебы в Париже. Никаких развлечений, упорно трудиться в коллегии Монтегю, чтобы поскорее вернуться и занять свою должность в капитуле Нуайона. Мой братец Антуан попросил сразу же по прибытии на место написать ему, а главное, не потерять деньги, выделенные епископом.

      Я наспех обнял Жерара Ковена и отправился в путь, даже не обернувшись. Свое стоическое поведение я обдумал заранее. Оно скрывало великую радость избавления от отцовского надзора.

      На площади Хлебного рынка собрались молодые люди с узлами и дорожными мешками. В центре стоял Ги и, отчаянно размахивая тощими руками, давал наставления для похода.

      – Когда мы тронемся в путь, вы будете делать то, что я вам говорю… С этой минуты в дороге я король, а вы мои подданные… Дорога полна опасностей, но, если вы, мальцы, будете меня слушаться, я вас защищу!

      Завершив свое обращение, Ги слез с бочки, на которую взгромоздился, и обнаружил в толпе меня.

      – Отлично, Жан! Значит, ты решил присоединиться к нам?

      – Если ты не против… Отец говорит,