Кое-что о жизни в мире фантомных болей. Галина Глембоцкая

рой заимствованными у Лема  оказываются только имя   главного героя и сам факт его бегства вместе с  вышеупомянутым сундуком   в  Латинскую  Америку.  Правда, сундуков со временем в его распоряжении окажется несколько…

      1

      «Вот ты и пробил головой стену. Что

      будешь делать в соседней камере?»

Станислав Ежи Лец

      2 апреля 1945 года английское посольство в Швейцарии проводило прием для  журналистов,  на который, среди прочих, был приглашен и он –  Рудольф Гилберт, ставший известным в узких кинематографических кругах благодаря  отснятым им  сюжетам о преступлениях нацистов. Ему не хотелось идти на этот прием, на котором, он знал, будут  произноситься  уже набившие ему оскомину дежурные речи.  Накопившаяся усталость, шок от увиденного  в  Польше, где  он снимал концлагеря, а также  работа здесь в Швейцарии с отснятым материалом, вновь возвращавшим   к пережитому,  ввергли его в состояние депрессивного уныния, из которого он не мог выбраться уже на протяжении двух недель.

      Погода была  мерзкая, как и его  настроение.  Шел холодный мелкий дождь. Улицы  были почти  безлюдны. Случайные прохожие спешили укрыться в своих домах от надоедливой всепроникающей влаги. Промозглые сумерки окутывали здания, прилипали к ним как мокрая  рубашка к телу,  тем самым подчеркивая их изъяны и делая  похожими  на театральные декорации.

      У Гилберта было желание   послать все к черту и вернуться в гостиницу. Он не мог сейчас ни с кем общаться. Перед его глазами все еще  стоял старик из последней монтажной сцены, который пытался   отыскать  своего расстрелянного сына среди множества сваленных в ров мертвых тел. Как он собирался  это осуществить, осталось для Гилберта загадкой: в  месиве голых разлагающихся трупов лица  почти ничем не отличались между собой, а тела  – тем более…

      Из пелены дождя вынырнуло такси.  Уже в машине Гилберту  пришла  в голову  новая идея о композиционном порядке отснятых сюжетов, который сделает фильм  эмоционально более достоверным  и  придаст ему окончательную завершенность. Захотелось, не откладывая, мчаться в мастерскую и попробовать скомпоновать фильм по-новому.   И он решил, что только покажется  на приеме, узнает основные новости и при первой же возможности сбежит в монтажную.

        Когда он приехал, прием был  в самом разгаре. Официальные речи  только что были произнесены; настало время их обсуждения  и личных контактов. От разговоров  зал жужжал как переполненный  улей. Осторожно обходя беседовавшие группки, Гилберт пробирался к послу, который разговаривал с каким-то немолодым мужчиной. Посол заметил его издалека и жестом попросил  обождать.

      Через минуту они уже пожимали друг другу руки.

      – Дорогой, рад вас видеть! Как вы? У меня есть для вас неплохая новость. Кажется, я нашел способ сделать ваш фильм достоянием общественности. Что вы на это скажете?

       И он начал обстоятельно описывать  возможные контакты с важными лицами государства, от которых  зависела судьба его работы.

       Голос посла журчал, тихим ручейком  вливаясь в звуки зала. Гилберт слушал его очень внимательно до того самого момента, когда его неожиданно настигли глаза   черноволосой женщины,  разговаривавшей с  каким-то солидным господином.

       Гилберт  вздрогнул.

      Сердце его сжалось и остановилось.  Затем, подпрыгнув, заколотилось где-то под узлом галстука.

      Это была Зизи.

      Усилием воли он перевел взгляд на посла. Тот все еще говорил и говорил, описывая перспективы, которые откроются перед ним, Рудольфом  Гилбертом, после выхода в свет  фильма.

      Минут через десять, исчерпав свое красноречие, он извинился, и Гилберт,  наконец-то,  был предоставлен сам себе.

      К этому моменту он уже почти успокоился. На смену физическому  потрясению, испытанному его телом, пришло  чувство расслабляющего счастья.

      Гилберт  повернулся в сторону Зизи.  Она, через плечо, коротко взглянула на Гилберта, продолжая  поддакивать и время от времени улыбаться какому-то толстому господину. Он держал  руку Зизи в своих широких ладонях и поглаживал  ее  пухлыми пальцами. У Гилберта  появилось   желание подойти к нему сзади, схватить  за шкирку и отшвырнуть  прочь. Зизи спасла  его от этой глупости: она сжала обе  руки толстяка, как бы в знак благодарности и одновременно извинения, и направилась к Гилберту.

      – Здравствуй, – сказала она, коснувшись губами его щеки.

      «Прошло уже восемь месяцев», – подумал он.

      – Последний раз мы виделись осенью  прошлого года, – как бы прочитала его мысли Зизи.–  В октябре.

      – Я  пытался тебя разыскать в феврале, когда приехал в Швейцарию подписывать контракт на съемки нового фильма, но ты куда-то уехала.

      – Я была с мужем в  Америке по его служебным делам. Я хотела остаться дома, но он настоял, чтобы я поехала с ним.

      – Давай не будем говорить о твоем муже, а? –  попросил он.

      – Как хочешь, – ответила она.

      Им поднесли два бокала.

      – Выпьем