Сердцебиение (сборник). Николай Еленевский

и на фронт. Ночью прибыли на станцию Барановичи. Побита она бомбами крепко. Куда не ступи, то кирпичи, то ямы, то железо взрывами покрученное. Команды, крики, ругань, построения. Но все с толком. Со станции пешим строем в лес. Там военный лагерь. В нем стали распределять, кого и в какую часть направить. Людей масса. Отберут несколько сот, выдадут оружие, винтовки-трехлинейки, – и обратно на станцию, на погрузку.

      Кого за Брест на Вислу, кого за Гродно на Кенигсберг.

      В эшелоне узнали: везут на рижское направление.

      – Ох, братцы, там такая мясорубка, что не приведи Бог, там очень тяжелые бои и надо большое пополнение.

      – Был там?

      – Был, теперь вот после госпиталя…

* * *

      Пополнили нами стрелковый полк, и он сходу пошел в бой. Без задержки, как выгрузились с эшелона, так и на передовую. Привези нас сюда раньше, немец вычислил бы, догадался – и сюда своих людей побольше. Тогда дело оказалось бы для нас худо, куда хуже, чем сложилось. А так сходу – и в бой! Батальону на пути встала высота, опоясанная дорогой и немецкими траншеями. И крепко встала. Она высилась по ту сторону дороги, и эта дорога с нее смотрелась как на ладони. Один взвод проскочил эту шоссейку и прорвался в первую немецкую траншею, да там и остался.

      Немец таким сильным огнем встретил, что батальон отошел назад.

      Командир роты вызвал нашего младшего лейтенанта Володина, командира взвода:

      – Видишь там, за немецким шоссе, наш первый взвод. Наверно, раненые есть. Ночью немцы обязательно пойдут отбивать траншею. Сами понимаете, что раненых в плен возьмут, а тяжелых, так и положат на месте: чего с ними возиться. Надо своих выручать.

      – Понял, есть!

      Мы слышали, что там раненые есть, оттуда все кто-то кричал, просил о помощи.

      Володин поставил нас в рядок… Раз, два, три, четыре. Ну, сержант, полезай…

      – Огу… Товарищ младший лейтенант, а куда я полезу, куда я полезу? Там уже столько лежит… Я на это дело не соглашаюсь…

      В нашем отделении были храбрые хлопцы.

      – Мисюк, давай ты!

      Мисюк – здоровый, веселый, крепкий хохол, мы с ним дружили.

      – Нет, хоть убей! Да я не такое видел, но это же зазря все…

      – Тогда, Яромчик, приказываю тебе!

      Думаю, другим за отказ простят, а мне нет. Все знают, что я служил до этого в польской армии и был в советском плену. Отдаст Володин под трибунал за невыполнение приказа и Бога не побоится.

      Ну я и предлагаю:

      – Товарищ младший лейтенант, попробовать можно, да что я сам сделаю. Я ничего не сделаю. Мы же обратно с раненым эту проклятую шоссейку не переползем. Уложит он нас.

      – И что ты предлагаешь?

      – Вот если бы длинный провод, телефонный, я туда с ним полезу, замотаю этим проводом раненого, а вы его и вытянете сюда.

      Вызвали связиста. Нашли провод: «Бери!»

      Отступать-то некуда, надо лезть. Обвязался проводом, крепко, на тот случай, если самого зацепит, чтобы вытащили, и пополз.

      От воронки до воронки ползком, бочком, как удобнее и безопаснее.