Небеса ликуют. Андрей Валентинов

– теплая рукоять. Я даже не успеваю понять, чья это шпага.

      – Вот тебе, каналья!

      Его шпага взлетает вверх, затем устремляется вперед, и я даже не замечаю, как вновь превращаюсь в маленькую лохматую обезьяну…

      …которая растерянно глядит на длинную тяжелую железяку, не понимая, зачем странные люди всучили ей это диво. Надо быть очень глупым, чтобы пускать подобное в ход, забивая голову бесконечными квинтами, терциями, рипостами и флаконадами ан корте. Зачем такая тяжесть? В крайнем случае хватит обломка бритвы или маленького ножичка, который так удобно зажать в пальцах ноги.

      Ай! Страшный человек делает шаг вперед, зачем-то тычет сталью в бедную маленькую обезьяну.

      Ай!

      Обезьяньи пальцы не могут удержать тяжелый эфес. Злой человек цепляет железяку полосой сверкающей стали, крутит, вертит…

      Железяка летит в сторону, ударяется о покрытый темной корой ствол пинии, катится, замирает. А злой человек, радостно ухмыляясь, подается вперед, вновь тычет сталью прямо в покрытую шерстью обезьянью грудь.

      Дерево далеко, не запрыгнешь! Бедная обезьяна в ужасе, остается одно – упасть, зарыться лицом в холодную землю.

      Скорей!

      Вниз, упор на передние лапы, замереть, прижаться к влажным желтым иголкам. Глупый злой человек решит, что бедная обезьянка мертва. Тогда он уйдет. Ведь люди – не ягуары, они не едят обезьян!

      Но что это с человеком? Почему он падает? Ах да, он слишком сильно подался вперед и теперь вместе со сверкающей сталью нависает над бедной…

      Ай-яй!

      Надо убрать задние лапы, скорее убрать задние!..

      Извини, человек, я не хотела!

      Так получилось, случайно! Случайно! Наши задние лапы столкнулись, но бедная обезьяна не виновата, что ты все-таки упал! Ты кричишь, бедный человек? Жаль, что ты не умеешь падать, что ты упал прямо на правую лапу, в которой сжимал эту нелепую серую полосу! Тебе больно, с твоей лапой что-то не так?

      Извини!

      Извини, я уже убегаю, вот только заберу свою железяку, чтобы она тебя не раздражала, вот она в моей лапе, кувырок, уже встаю…

      Какой же ты глупый, человек!

      Зачем же ты поднимался мне навстречу, поднимался, не глядя? Бедная глупая обезьяна не виновата, что ты наткнулся на железяку! Зачем обезьяне вообще железяка?

      Что с тобой, человек? Обезьянке страшно! Почему ты не встаешь? Тебе больно?

* * *

      – Mort Dieu! Вы же убили его, Гуаира!

      Пожимаю плечами и принимаюсь отряхивать мокрые иголки, налипшие на рубаху. Шпага так и осталась в теле – дотрагиваться до теплого эфеса нет ни желания, ни сил.

      В глазах шевалье – ужас, такой же, как у мертвого маркиза.

      – Знаете, когда вы упали, я уже подумал было… Черт, дьявол! Где вы научились такому?

      До каменной стены мавзолея – всего несколько шагов. Не понимая, зачем, подхожу ближе, прикасаюсь лбом к холодным влажным камням.

      Ужас, таившийся где-то глубоко, под сердцем, проступает, заполняет душу.

      Священник не должен убивать! Даже такой, как я.

      Простишь ли, Господи?

      Хотя бы за это?

      Поднимаю