Уходи с ним. Аньес Ледиг

по какому праву она смеет указывать мне, что я должен делать, что думать и что чувствовать? Она не на моем месте. Никто не на моем месте. Даже я сам не на своем месте.

      И при всем этом я должен веселиться?

      Хорошая шутка.

      В кондитерской

      Свидание с Малу. Лоран отбыл на конгресс.

      Когда он в отлучке, это всегда тяжело, потому что он шлет мне бесконечные эсэмэски о том, как ему меня недостает и что я должна была поехать с ним. Но я знаю, чем это всегда оборачивается. Пока Лоран на заседании, я убиваю время, а вечером ужин, и я должна хорошо выглядеть в глазах его банковского начальства.

      Нет уж, это не для меня.

      Однако он упрекает меня в том, что я одна из очень немногих супруг, кто не приезжает, выставляя его покинутым мужчиной, чья подруга о нем не заботится. Но я устаю на работе. И в свободные дни должна отдыхать – я не могу позволить себе подобные выходные. Он мне уже предлагал бросить работу. Его зарплаты за глаза хватит на вполне комфортабельную жизнь, но я люблю свое дело. Выпечку Гийома тоже. И потом, мне будет скучно сидеть дома.

      Малу назначила мне встречу в кондитерской. Она приходит нарядная, как всегда.

      – Как дела? – спрашивает она, улыбаясь.

      – Идут.

      – Ага. Этим все сказано, – констатирует она, уже не улыбаясь.

      Я ей рассказываю обо всех своих теперешних переживаниях. Лечение, которое трудно выдержать, Лоран, который не склонен разделять со мной эти трудности. Как будто я все делаю нарочно.

      Вот уже три года мы пытаемся завести ребенка. Год, как мы доискиваемся, почему у нас не получается. Он в штыки воспринял идею пойти обследоваться. С его точки зрения, виновата я.

      Это моя вина. И он не устает мне об этом напоминать, когда я укоряю его, что он не прилагает достаточно усилий.

      Моя вина прежде всего в том, что я так хочу ребенка. Да, верно. Если я сейчас опущу руки, у нас никогда уже не получится. Наверно, не лучшая была мысль начать лечение именно теперь, когда у меня такое напряженное расписание, но выбора у меня нет. Если я слишком сдвину сроки, наступит возрастной предел.

      Во времена Малу ничего подобного не существовало. Во времена Малу проблема была скорее в обратном. Заиметь ребенка, когда его не хочешь.

      А еще я рассказываю ей о пациенте, который меня волнует. Пациенте, который меня тревожит. Потому что мне хотелось бы, чтоб с ним все было в порядке, ведь он вернулся из такого далекого далека. Выбитый из седла в возрасте, когда открыты все возможности. Конь, опрокинувшийся на скаку. Говорю себе, что, возможно, переборщила, когда хотела его встряхнуть. Но если жалеть их, то дело не сдвинется.

      – У пожарного, упавшего с восьмого этажа, есть основания беспокоиться о своем будущем. Ты хоть мягко с ним обошлась? – спрашивает Малу.

      – Нет, не думаю.

      – Поправимо… улыбнешься ему, и порядок, так всегда.

      – Правда?

      – Если улыбка искренняя, то да.

      – Я тебе говорила, что