Сочинения. Том 2. Александр Строганов

тепло Италии или лиловое тепло Персии, или… ну, и так далее.

      Обожаю слова. В особенности – новые слова. Люблю и коллекционирую их, как монеты, марки или фантики.

      ***

      Только что я упоминал о безмятежности, нежности и все такое. Разумеется, все это – грезы, так сказать. Мечты. На самом деле путешествия мои, как и положено пусть и потаенным, но подлинным путешествиям, изобиловали скрытыми, но впечатляющими трудностями и опасностями, сродни походу по минному полю, наиболее точно отображенному в полотнах американского художника Джексона Поллока, символично убиенного собственным автомобилем.

      ***

      Надо бы перемениться.

      К лучшему.

      Непременно нужно перемениться.

      Чувствую.

      Нет, не чувствую, убежден.

      Скорее всего, история с Гиперборей насажена в меня с этой именно единственной целью, и я уж конечно, уж как повелось, волен-с, неволен-с, переменюсь, куда деваться?

      Пренепременно переменюсь.

      Или не переменюсь, а только сделаю вид, что переменился, как поступает большинство. Поступает, будучи не в силах перемениться.

      В угоду и только.

      Дабы не расстраивать тех и этих.

      А на деле – ни-ни.

      А потому что нет ничего более упрямого и неподъемного, нежели человек, с его нутряной непогодой и кораблекрушениями.

      Это печально, безусловно. Но, куда деваться?

      ***

      Куда деваться, спрашиваете вы?

      Думаю.

      Разве что попытаться все же?

      Думаю.

      А, действительно, почему бы не сделать попытку?

      Уж если столько лет носишь в себе такое, о чем многие другие и не знают, и знать не желают, такое, против чего и Колумб – не Колумб, почему бы не попробовать? Грех не попробовать.

      И вообще, всякое надобно пробовать.

      А как же?

      И сладкое и горькое.

      А как же?

      Неужели вы полагаете, что Горькому нравилось его прозвище, даром, он сам себе его придумал?

      Еще как не нравилось.

      Нет, первоначально, может быть, и нравилось, почему нет?

      Молодой человек – хочется удивить, взбудоражить, и все такое…

      А вот потом, по прошествии лет, уже среди погибающих от скуки шагреневых женщин, и вечных студенток с иудейскими глазами-маслинами?

      Просто ложка дегтя какая-то.

      Просто заноза и конфуз.

      Вполне вертикальный мужчина в полоску с загаром, литыми руками, патриархальной тростью, папиросой, гулким голосом, и вдруг…

      Такое печальное, умное лицо дворовой собаки, собаки, которой хочется доверить все свои тайны, которой хочется поплакаться, которая поймет и не осудит, и тоже поплачет, которая промолчит где надо, и где не надо промолчит. Такое очень домашнее, домотканое лицо, лицо, вселяющее некоторую надежду в безнадежных, лицо, приглашающее к величальной песне, и вдруг… горько!

      Простите, Горький.

      Что звучит также пошло и некстати.

      В любые времена.

      Впрочем,